Что у нее пропали все деньги, Олеся поняла только тогда, когда села в маршрутку и раскрыла сумку, привычным движение нашаривая кошелек. Рука безрезультатно натыкалась на старый тюбик губной помады, связку ключей, другие привычные мелочи, но большого красного кошелька, подаренного ей матерью на прошлый день рождения, Олеся не находила. Раскрыв сумку полностью, она судорожно перебрала содержимое еще раз – так и есть, кошелек пропал. Олеся точно помнила, что утром, садясь в автобус, она точно рассчитывалась и положила кошелек обратно в сумку. Весь день та висела в ординаторской, там никто не мог вытащить кошелек у юного интерна – не такие там были люди.
— Девушка, за проезд передаем, — потерял терпение усатый водитель.
Олеся непривычно высоким голосом жалобно ответила:
— У меня, кажется, кошелек украли.
Так оно и было, наверняка – утром в автобусе была такая давка, говорила же мама – держи сумку у глаз.
— А мне какое дело, — отозвался угрюмый водитель. – Плати или уходи.
Олесе стало стыдно и неловко – вся маршрутка смотрела на нее. Щеки стали пунцовыми, а предательские слезы уже подступали к ее синим глазам. Внезапно грузный дядечка, сидящий напротив, достал из кошелька купюру, протянул водителю и сказал:
— Возьмите за девушку.
Олеся растерялась и покраснела еще больше.
— Напишите номер, я вам на телефон верну, — дрожащим голосом произнесла она.
— Да ладно, девочка, ты гораздо больше для людей делаешь. Я же видел, ты же в этой больнице работаешь?
Олеся удивленно вскинула глаза и призналась:
— Я пока только интерн.
— Ну вот, будешь спасать детей. А от меня не убудет.
Олеся и правда была интерном. На само деле, ее должны были отправить в родильный дом, но что-то там не сложилось, и так она оказалась в детской гематологии. Мама сразу распереживалась – сможет ли ее невинный цветочек вынести такую работу? Но Олеся была уверена в себе – она хотела лечить детей всю свою жизнь, сколько помнила. И ей было не страшно – детям куда страшнее. А еще там она нашла друга.
Ваську она увидела в первый же день. Тощий, нескладный, с огромными голубыми глазами и ежиком рыжих волос. Фамилия у него была красивая, как у героя любимого Олесиного фильма – Бестужев. Но кроме фамилии в Ваське не было ничего благородного. Не стесняясь взрослых, смачно ругался, сбегал из палаты и выпрашивал у всех, кого можно сигареты, игнорировал любые гигиенические процедуры, да и вообще – был пропащим. Отец сидел, мать пила, чудом что ее вообще родительских прав не лишили. Никто не приезжал его навещать и не интересовался, как проходит лечение.
— Кажется, мать его вообще заочно похоронила уже, — в сердцах бросила одна санитарка. — Никому не нужный ребенок.
Но Васька, на удивление, понемногу шел на поправку. Сначала Олесе стало просто жаль этого неприкаянного мальчишку, и она стала приносить ему гостинцы из дома, в свободное время садилась рядом и разговаривала. И потом оказалось, что этот четырнадцатилетний мальчишка гораздо более интересный собеседник, чем все ее сверстники. За свою недолгую жизнь он уже много чего повидал. Рассказал Олесе, как его чуть не украли цыгане, про своего одноногого прадеда, который прошел всю войну, как они с пацанами ходят на рыбалку, а однажды он вообще вытащил огромную щуку… Васька рассуждал о жизни иногда наивно, и порой так серьезно и по-взрослому, что Олеся поражалась – откуда в этом беспризорнике столько мудрости? Олеся, в свою очередь, развлекала его рассказами про свою кошку, которую она с братом вытаскивала из колодца крошечным котенком, про разные забавные и грустные случаи во время учебы, про друга, который два года разбился в горах… Олеся помнила, как в детстве просила маму о братике или сестренке, и кажется в этом мальчишке она обрела того не рожденного брата.
Крепко она привязалась к мальчишке. Поэтому, когда вечером перед сном вспомнила, как показывала ему сегодня свою фотокарточку, лежащую в кошельке, вся похолодела. На этой карточке она была с мамой, а Васька почему-то спросил у нее, какая у нее мама. Олеся рассказала, а потом спохватилась:
— Да что я говорю, лучше покажу тебе.
И достала злосчастный кошелек. И фотокарточку. Перед выходом она забежала в ординаторскую, а сумка так и осталась лежать на кровати у Васьки. Вот если бы можно было об этом забыть! Невыносимо было думать, что он так подло поступил с ней, знал, что денег у Олеси мало – отец уже два года на инвалидности, мать ухаживает за ним и подрабатывает о полдня… Они, конечно, не бедствую, как Васькина семья, но на зимние сапоги Олеся копит себе полгода.
На следующий день она прошла мимо обескураженного с виду Васьки и даже не поздоровалась с ним. А когда он окликнул ее, так посмотрела в его светлые глаза, что тот, кажется, сразу все понял, залился румянцем и отвернулся к стене. Злые слезы брызгали из глаз, но она не стала требовать от него вернуть кошелек. Слишком гадко ей было и противно.
А когда она пришла в ординаторскую, лечащий врач Васьки, Светлана, протянула ей кошелек и спросила:
— Твой? Вчера в палате нашли.
Олеся взяла его в руки, открыла и пересчитала деньги. Все на месте. Стыдно, значит, стало Ваське. Ну и пусть – она все равно его не простит.
Но Васька, кажется, и не пытался мириться. Лежал на кровати и смотрел в потолок. Олеся проходила мимо с показным безразличием.
Ночью она плохо спала. Ворочалась, вздрагивала и просыпалась, как только дремота погружала ее в небытие. Никак она не могла понять – зачем? Ну зачем Васька это сделал?
Утром, по приезду в больницу, первым делом она подошла к Ваське и строго спросила:
— Зачем?
Тот сначала ухмыльнулся, нагло глянул на нее своими светлыми глазами, но мигом обмяк, покрылся красными пятнами, словно от внезапной аллергии, и тихо сказал:
— Все равно не отдам.
Олеся растерялась, и от этого вся ее злость куда-то прошла.
— Что не отдашь?
— Карточку, — хмуро ответил Васька.
И тут Олеся поняла – а ведь и правда, той карточки, на которой она с мамой, больше нет в кошельке. А она все думала – за что ее глаз так непривычно цепляется… В еще большем недоумении она спросила:
— А зачем тебе эта карточка.
— Смотреть.
— Так ты так смотри.
— Меня выпишут скоро, — сипло сообщил он. – Мне врач сказал. Радуйся мол, все хорошо, только таблетки дома еще попьешь. А что ж хорошего? Это же значит, я вас больше никогда не увижу.
В носу защипало, а в ушах появился какой-то непонятный гул.
— Так ты из-за карточки что ли взял? – уточнила она.
— А зачем еще, — тот вскинул на нее глаза, и тут до него дошло, в чем его подозревала Олеся, и он затараторил:
— Я ж не хотел, думал успею вытащить, пока вас нет, а тут слышу шаги, ну и умыкнул, потом кричал в окно, типо вы обронили, но вы не слышали… Я тогда Светлане Валерьевне отдал, она хорошая тетка, сказал, что это ваш, наверное, чтобы она вернула. Я бы никогда…
Увидев на щеках Олеси два ручейка беззвучных слез, Васька нахмурился еще больше:
— Ну вы что, я больше не буду… Ну хотите, я верну фотографию?
Олеся улыбнулась, вытерла рукой лицо и сказала:
— Оставь. И не переживай, мы с тобой еще встретимся. Я записала твой адрес и номер телефона из карточки…
Продолжение тут
Комментарии7