В ожидании ответа всё внутри сжалось от невыносимого страха.
Мама все время забывала Вику в детском саду. Несмотря на то что Вике было уже двадцать восемь лет, и у нее самой уже была дочь, она никак не могла забыть темное окно, изрисованное морозными узорами, пустую, гулкую комнату детского сада, воспитательницу, которая, ничуть не стесняясь Вики, говорила:
— Опять Борщевская загуляла! Время – десять минут восьмого, а от нее ни слуху ни духу. У меня что, своих дел дома нет? Между прочим, у меня дети есть. Двое. А у нее одна дочь, и она не может забрать ее вовремя.
Наверное, воспитательница думала, что Вика ничего не понимает, но Вика понимала. Ей было ужасно стыдно за маму, и если бы она могла, она бы ушла домой одна, но ведь не пускали же! Однажды она так сделала – оделась сама, правда, не нашла шапку, та, как оказалось, сушилась на батарее, и пошла домой так, без шапки.
Как потом оказалось, ее потеряли все – воспитатель, мама, даже заведующую детским садом вызвали из дома. Вике потом попало от мамы, да и воспитательница три недели при всех высмеивала ее, такую самостоятельную, которая не смогла найти шапку.
Когда Вика выросла, она дала себе клятву: никогда и ни за что не опаздывать в детский сад. Она всегда забирала свою дочь немного раньше, чем других детей.
А вот с мамой было ровно наоборот – о чем бы она ни просила, Вика все время забывала, опаздывала, откладывала, словно бы мстила за свое детство, хотя ни за что себе в этом не признавалась.
— Вика, завтра в десять мясо на базар привезут, отвезешь меня?
— Хорошо, мам.
Конечно же, Вика приезжала в час, а к двум, когда они приезжали, оставались одни жилы и кости.
Если бы мама хоть раз высказала недовольство, пожаловалась, что это Вика виновата в их опоздании! Тогда бы Вика напомнила ей про темные вечера в детском саду, когда уже везде выключили свет, отчего каждая тень кажется чудовищем. Рассказала бы про ее ожидание, холодный нос, прижатый к окну. Она бы спросила маму – почему ты всегда меня забывала? И, может, тогда бы они поговорили, поплакали, и Вику бы отпустило.
Но нет – мама всегда улыбалась и говорила:
— Ничего, доченька, суп такой хороший из костей получается!
Если они опаздывали к врачу, мама переносила посещение на другой раз, и все дела, ни разу не обвинила Вику в опоздании.
Сама мама уже много лет не ходила – что-то у нее было с ногами, вроде как из-за диабета удалили часть стопы, подробностей Вика не знала. Нет, она не специально опаздывала, ведь прекрасно понимала, что маме без нее никак. Просто так получалось – жизнь сейчас такая: то в очереди простоишь, то в пробку попадешь, то стирка вовремя не заканчивается…
Вика ехала в детский сад, как обычно, забрать дочь после полдника, когда позвонила тетя Маруся.
— Викуля, девочка моя, беда – мама в больницу попала!
У Вики было такое ощущение, будто все внутренности перекрутило в мясорубке.
— Что значит – в больницу?
— Сердце, – коротко ответила тетя Маруся.
Вика посмотрела на часы – если она не заберет дочь и поедет в больницу, точно опоздает.
— Ладно. Я сейчас Катюшу домой отвезу и приеду.
На той стороне трубки повисло молчание. Потом тетя сказала.
— Поздно будет потом. Приезжай сейчас.
«Вечно старики все преувеличивают! – подумала Вика. – Мама никогда не жаловалась на сердце, что там может быть страшного?».
А вот если дочь будет ждать ее в детском саду – вот это страшно. Она представила ее маленький носик, прижатый к холодному окну (эх, жаль, что сейчас пластиковые окна , и никаких узоров на них нет!), представила, как дочь сидит одна на стульчике в абсолютно пустой комнате… Нет, сначала в сад.
Душа все равно была не на месте, и Вика не поехала с дочерью домой, а повернула прямиком в больницу. По дороге она представляла, как мама обрадуется, увидев внучку, как они все вместе посмеются над этой нелепой ситуацией и скоро маму уже выпишут домой.
Тетю она нашла в приемном покое – та о чем-то ругалась с медсестрой, отчего Вике стало немного стыдно.
— Что там, теть Марусь?
— Не пускают, – пожаловалась она. – Не пускают в реанимацию.
— В реанимацию?
Выстроенные Викой воздушные замки разом рухнули – как же так, она же и правда не жаловалась на сердце…
Кажется, эти слова она произнесла вслух.
— Столько всего перенести… Немудрено, – тихо сказала тетя Маруся.
Вика посмотрела на нее с недоумением. Чего такого пришлось перенести ее маме? Вроде спокойно она жила…
— Может это из-за диабета? – спросила Вика.
Тетя уже совсем странно на нее посмотрела.
— Диабет? В жизни у Ани не было диабета.
— Ну как же… – растерялась Вика. – Она и конфеты все мне отдавала, говорила, что ей нельзя. А нога? Ей же ступню удалили…
Тетя Маруся вздохнула.
— При чем тут диабет? Это все из-за того случая. Говорила я ей, чтобы она тебя в комбинат сдала. А что – у меня оба сына так выросли, и Миша, и Слава. Да враки это все, что дети там тоскуют – им весело вместе, играют там, учатся. Воспитатели опять же – святые люди! Наша Степанида Ивановна как вторая мать им была. А Аннушка, мать твоя, повернутая была – вбила себе в голову, что ты там тосковать будешь. И ходила за тобой каждый день пешком – автобус поздно приезжал, иначе никак она не успевала. И так не успевала – помню, начальник наш, Валерий Сергеевич, строгий такой был, из военных, столько выговоров ей выписывал за то, что она с работы раньше уходила! Ну а кто ее остановит? Бежала пешком… А морозы были – не дай боже! Это сейчас парниковый эффект, я по телевизору видела. И правда – покров на дворе, а снегом и не пахнет! А тогда морозы были – ужас! Вот она один раз и замерзла – упала, ногу подвернула, и каюк. Отморозила. И что-то там повредилось, видимо, и тогда пять лет назад она ее стерла, и воспаление пошло. Нога-то, считай, мертвая уже была. Уж как я ее ругала! Но все без толку. А ты такая же выросла, вся в мать – носишься вон со своей Катюшкой как с золотым яйцом. А толку что от девчонок? Да никакого! Ты вон даже в больницу ее вовремя не могла отвезти. Нет, девчонки – это пустое. Вот сыновья – это я понимаю. Мои мальчики все для меня делают!
В голосе тети звучала гордость. А Вику сжигал страшный стыд. Как же так? Почему она ничего не знала?
— Мамочка, я кушать хочу!
Это Катя – прижалась к ее ноге, смотрит своими темными глазищами.
— Сейчас, милая, сейчас…
Но на самом деле Вика думает не о том. Впервые в жизни она забыла, что у нее есть дочь. Потрепав ее по голове, она отрывает ее теплые ладошки и идет к медсестре.
— Извините, – хрипло говорит она. – Можно мне к маме? Мне очень нужно.
— Не положено, – резко отвечает медсестра. – Езжайте домой, звоните завтра врачу с девяти до двенадцати…
Вика мотает головой – нет, она не может завтра.
— Послушайте, – спрашивает она. – У вас есть мама?
Медсестра вздыхает.
— Девушка, вы не первая и не последняя. Идите домой, поспите, утро вечера мудренее.
Так и не сломив медсестру, они все втроем едут к Вике домой. Тетя Маруся читает Катюше книжку перед сном, и обе они засыпают. Вика не спит. Она приживается носом к холодному стеклу, вглядываясь в темноту ночи. Где-то там ее мама. Тогда, в детстве, она знала – мама обязательно придет. Даже если опоздает, все равно настанет тот миг, когда мелькнет ее старое пальто за оградой, и Вика побежит со всех ног натягивать валенки и злосчастную шапку. Мама войдет в комнату, принеся с собой холодное облачко, виновато улыбнется, сгребет Вику в охапку и скажет: «Прости…».
Сейчас Вике некого ждать. Но она все равно ждет – молчания телефона, завтрашних слов врача – стабильна, перевели в палату, можете навестить. И тогда она обязательно скажет: «Прости»…
Неужели счастье так близко, но все еще недоступно?
Когда же наступит тот день, когда страх отпустит?
Судьба, обманом отобравшая дерзкие мечты, уже близка.
Она была готова всё потерять ради иллюзии счастья.
Она не была лишь сестрой, её искали как единственную.
Неожиданное письмо может изменить всё!