«Я, значит, должна сама за всех пахать, пока ты красуешься тут в своих тряпках?» — разразилась свекровь, натянув платок и сверкая глазами, как кошка перед прыжком.

— Я, значит, должна сама за всех пахать, пока ты красуешься тут в своих тряпках? — голос свекрови разнесся по всей кухне, словно в ней поселился дух командира, не терпящего возражений. — Ты, Алина, даже корову подоить как следует не можешь, не то что коз. Сиди себе в городе, хватай мужа за ноги, чтоб не ушел, а в деревне, дорогуша, у нас свой уклад!

Я молчала, как обычно, уткнувшись в потрескавшийся стол с облупившимся лаком. Свекровь была из тех женщин, которых сам факт твоего существования раздражает больше, чем снег в мае.

Её натянутый платок, синий сарафан с линялыми пятнами и босоногие ступни вразнобой топали по полу, как будто она маршировала.

Я бы, может, и ответила, но Андрей сидел напротив меня и, опустив голову, делал вид, что сосредоточенно чистит картошку.

— Мама, давай без этих сцен, — тихо проговорил он, вытирая нож о краешек своей футболки. — Мы же только на пару недель приехали, зачем ты начинаешь?

— На пару недель приехали? И что? За две недели-то можно бы хоть раз полезное что-то сделать! Ты же, Андрей, сам говорил, что она у тебя рукодельница. А тут, выходит, ни рук, ни дела. Только платья везёт всякие! Показать, видимо, хочет, что ты у неё при деньгах, а я тут в лаптях хожу.

Она хохотнула коротко, но холодно, и этот смех прозвучал у меня в голове, как звон разбитого стекла.

Андрей снова промолчал, и я уставилась в мутное окно. Сил не было. Эти разговоры преследовали меня каждый раз, как мы приезжали в деревню.

Мне хотелось выпалить: «Да я сама зарабатываю, и неплохо, между прочим! Даже если Андрей без работы останется, я спокойно нас прокормлю!»

Но вместо этого я только раздавила пальцами кусочек корки от хлеба, который лежал на краю стола.

Свекровь обошла кухню, швырнула полотенце на стол и замерла, уперев руки в бока.

— Алина, может, ты в следующий раз юбку короче наденешь, чтобы уж совсем всем было видно, что у тебя никаких хлопот в жизни нет!

Я наконец подняла голову.

— Ну а вы-то, Валентина Петровна, чего сейчас хотите? Чтобы я коз ваших подоила? — я сделала усилие, чтобы голос звучал спокойно, но внутри всё кипело.

Она сверкнула глазами, как кошка перед прыжком.

— Да, чтобы подоила! Раз приехала, так будь добра не сидеть за столом как барыня. Это я с утра до ночи бегаю, чтобы тут всё было. А ты… Ну ладно. Сиди, коли тебе это так сложно. В городе, поди, привыкла, что всё само по себе делается. У нас, в деревне, такого не бывает.

Она развернулась и вышла из кухни, хлопнув дверью. Андрей продолжал сидеть, будто ничего не произошло. Я видела, как его рука чуть дрогнула, но лицо оставалось каменным.

— Ты бы хоть слово за меня сказал, — прошептала я, прищурившись от солнца, что пробивалось сквозь грязное стекло. — Ты ведь понимаешь, что я не заслуживаю этого.

Он поднял глаза и только пожал плечами.

— Ты же знаешь её. Лучше не спорить. Оно того не стоит.

Меня захлестнула обида. Почему я должна мириться с этим? Почему её колкие слова считаются нормой?

Я ведь ничего плохого ей не сделала, наоборот — приехала, несмотря на её язвительность, привезла подарки, настроилась на её юбилей. А она…

Планы на юбилей

На юбилей Валентины Петровны должны были собраться все соседи, дальние родственники и даже её брат Геннадий, которого она не видела девять лет.

Геннадий для меня был загадкой. Андрей рассказывал, что в детстве между ними всегда были терки, а теперь он решил вдруг появиться, чтобы помириться.

Валентина Петровна, конечно, держала вид, что ей всё равно, но я замечала, как она постоянно выглядывает в окно, будто ждёт, когда он подъедет.

С самого утра в доме стоял грохот. Впервые за три дня Валентина Петровна даже не делала мне замечаний — слишком была занята готовкой.

Я же, воспользовавшись моментом, решила навести порядок в своих вещах.

На юбилей я привезла своё лучшее платье — ярко-красное, облегающее, которое идеально подчёркивало мою фигуру.

Андрей всё ворчал, что это чересчур. Плевать. Я знала, чего хочу. К платью подобрала украшения, чтобы утереть нос всем родственникам мужа и пресечь разговоры о том, что я трутень и не умею зарабатывать деньги.

Всё это должно было показать, что в нашей семье всё в порядке, что мы не сидим без копейки. Пусть свекровь хоть раз увидит, что не только она может быть хозяйкой положения.

К обеду гости начали собираться. Первым приехал Геннадий. Я вышла из комнаты, когда услышала, как Валентина Петровна громко воскликнула:

— Ну надо же, и Генка пожаловал! Неужели не забыл дорогу?

Геннадий был высоким, сутулым мужчиной с усталым лицом и каким-то тяжёлым, цепким взглядом. Он неловко улыбнулся и пожал руку Андрею.

— Ну, Валя, ты совсем не изменилась, — проговорил он, опускаясь на старый диван. — Всё такая же… младшенькая. —

— Не надо вот этого, Ген, — она всплеснула руками. — Сколько лет прошло, а ты всё к тем временам возвращаешься. Я тебе ещё тогда говорила, что родители любили нас одинаково. А теперь ты что, приехал, чтобы старые счёты предъявить?

Он усмехнулся, провёл рукой по редеющим волосам.

— Да нет, Валька. Просто думал, что уж в старости-то мы сможем нормально поговорить. Я ведь, знаешь, не просто так приехал.

— Ну, конечно, не просто так. Уж от тебя-то я другого и не жду, — она всплеснула руками и направилась на кухню.

Геннадий проводил её взглядом и, повернувшись ко мне, вдруг улыбнулся.

— А вы, я смотрю, городская? — его голос звучал сухо, но в нём ощущалась нотка любопытства.

— Да, — коротко ответила я, почувствовав, что разговор с ним будет не из приятных.

Но он ничего не добавил. Только снова уставился в окно, где под ногами гостей уже пылился двор.

Брат и сестра

Всё шло своим чередом, пока вечером я случайно не услышала разговор Валентины Петровны и Геннадия за кухонной дверью.

Голоса были глухие, неразборчивые, но смысл я уловила чётко. Геннадий требовал от сестры половину стоимости дома, который достался ей по наследству.

Его голос звучал настойчиво, а в словах читалась обида. Валентина Петровна отвечала жёстко, безжалостно:

— Ничего я тебе не отдам! Это мой дом, мои стены! Ты тогда сам отказался от всего, не захотел быть рядом с родителями, а теперь, видишь ли, вспомнил! Нечего мне тут давить на жалость, Ген. Не выйдет.

— Ты просто жадная, Валя. Всегда была такой. Родители всё тебе, а мне — кукиш с маслом. Теперь хоть раз поступи по справедливости.

— Справедливости захотел? Спустя девять лет? Больше не приходи ко мне с этими разговорами. Лучше соберись и иди отсюда, пока я добрая.

Но Геннадий не ушёл. Он остался на юбилей, и, хотя за столом шутил и вел себя, как ни в чём не бывало, я видела, как в его глазах что-то нехорошее блестит. А может, мне это показалось.

На следующий день мне предстояло подготовиться к празднику и произвести впечатление, но то, что случилось дальше, я не могла предугадать.

Подготовка к празднику

На утро следующего дня я проснулась с непривычным ощущением легкости.

На юбилей свекрови соберется вся деревня, родственники. Сегодня я должна была выглядеть так, чтобы они запомнили этот день надолго. Я решила, что не дам никому разрушить мои планы.

Когда в доме началась привычная утренняя суета, я осталась в своей комнате, чтобы спокойно подготовиться.

Платье я выгладила еще вчера, вешая его на дверцу шкафа, чтобы в комнате было ощущение праздника.

Украшения лежали в моей сумке, скрытые от чужих глаз. Колье, серьги, кольца — всё сияло так, что, казалось, даже свет в комнате стал ярче, когда я открывала футляры.

Сначала я надела платье. Оно идеально обтягивало фигуру, оставляя место для воображения, но при этом подчеркивая всё, что нужно. Затем я потянулась за коробочкой с украшениями, но, открыв сумку, замерла. Украшений там не было.

Я в панике разворошила все вещи, проверила карманы, разворачивая всё, что лежало внутри. Ничего. Как будто их и не было. Сердце екнуло.

Закрыла глаза, вспоминая, как аккуратно укладывала каждую вещь в сумку. Они были там. И не могли исчезнуть просто так.

— Андрей! — позвала я мужа, пытаясь справиться с нарастающей паникой.

Он вошел в комнату, нахмурившись.

— Что случилось? — спросил он, бросив взгляд на мой стол, заваленный косметикой и мелочами.

— Украшения пропали. Я точно помню, что положила их сюда. Ты видел, чтобы кто-нибудь заходил сюда?

Он нахмурился ещё больше и задумчиво провел рукой по подбородку.

— Нет. Да кто сюда пойдет? Все на кухне суетятся. Может, ты их куда-то переложила?

Я сдержала раздражение.

— Я точно знаю, где они были. Но их здесь нет. Ты же понимаешь, это не дешевые побрякушки. Это серьёзно.

Андрей пожал плечами, словно не до конца понимал важность ситуации.

— Ты у матери спроси. Она всегда всё замечает. Может, она что-то видела.

Его слова задели меня. Это звучало так, будто я должна просить совета у человека, который больше всех в этом доме любит унижать меня.

— Хорошо, — коротко ответила я, взяв себя в руки.

Свекровь суетилась на кухне, где командовала своими соседками. Те помогали готовить блюда для праздника. Её лицо расплылось в недовольной гримасе, когда я появилась в дверях.

— Что ещё, Алина? — отрывисто бросила она, не глядя на меня, но в её голосе уже звучало раздражение.

— Вы случайно не видели, кто мог заходить в нашу комнату? — спросила я, пытаясь говорить как можно спокойнее.

Она обернулась ко мне, её брови взлетели вверх.

— А что случилось? Ты что, потеряла что-то?

Я знала, что именно она скажет. Это был её привычный тон, когда она хотела выставить меня невнимательной и неумелой.

— Я потеряла украшения, которые привезла с собой. Все. И я точно знаю, где они лежали.

Валентина Петровна засмеялась. Её смех был резким, почти издевательским.

— Украшения! Да кому они тут нужны? У нас, в деревне, знаешь, больше ценят молоко свежее да хороший картофель, а не твои безделушки. Ты, может, их вообще дома забыла? Или… — она пристально посмотрела мне в глаза, и в её взгляде я уловила едва скрытую усмешку. — Или ты решила, что я их спрятала, чтобы унизить тебя перед гостями?

Её слова поразили меня. Как будто она вытащила из меня самую скрытую мысль и бросила её мне же в лицо.

— Я этого не говорила, — произнесла я через стиснутые зубы.

Она махнула рукой, словно отгоняла надоедливую муху.

— Разбирайся сама. Я тут при чём? У меня дел по горло, а ты со своими побрякушками. У тебя всё всегда сложнее, чем на самом деле.

Я чувствовала, как внутри меня закипает обида и злость. Неужели она действительно могла это сделать? Взять мои вещи, чтобы в очередной раз выставить меня никчемной? Я решила проверить её сумочку.

Неожиданная находка

Дверь её комнаты была приоткрыта, и я вошла внутрь. На кровати лежала её старая сумка, которую она обычно таскала с собой. Будто там было всё, что ей нужно в этой жизни.

Осторожно открыла её и начала перебирать содержимое. На дне сумки я обнаружила свои украшения: золотые серьги, кольца, браслет. Всё, кроме колье с бриллиантами.

Моё сердце сжалось. Зачем она это сделала? В голове мелькали мысли одна за другой, но ни одна из них не давала чёткого ответа.

Я быстро схватила сумку, закрыла её и пошла в зал, где гости уже начали собираться за праздничным столом.

Свекровь сидела во главе стола, окруженная родственниками и соседями. Все смеялись, говорили, и в воздухе стояло ощущение праздника. Но внутри меня всё бурлило. Я больше не могла молчать.

— Валентина Петровна, — начала я громко, поставив её сумку на стол, — может, вы объясните, как это оказалось у вас?

В зале наступила тишина. Все взгляды устремились на меня, затем на сумку, которую я открыла. Украшения, блеснувшие в свете, вызвали у всех живой интерес, и гости начали перешептываться.

Валентина Петровна нахмурилась, взяла сумку и начала в ней. В её глазах промелькнуло удивление, а затем раздражение.

— Я ничего об этом не знаю, — заявила она, вытаскивая кольца и серьги. — Не понимаю, как это сюда попало. Ты что, хочешь обвинить меня в том, чего я не делала?

Но прежде чем я успела ответить, кто-то засмеялся. Это был Геннадий. Он сидел в углу, прикрыв рукой рот, чтобы скрыть свою ухмылку. Я почувствовала, что что-то здесь не так.

Валентина Петровна заметила его смех, резко поднялась из-за стола и двинулась в его сторону.

— Генка! Это твоя работа? Ты что, решил так подставить меня перед гостями? — её голос дрожал от злости.

Он только улыбнулся шире и пожал плечами.

— А что ты хотела, Валя? Ты всегда была жадной. Не хотела делиться — вот и получила.

— Ты взял колье? — в её голосе теперь звучало не только возмущение, но и горечь.

Он кивнул, будто это было не более чем пустяк.

— Да, взял. Думаешь, меня совесть загрызёт? Ты сама виновата, что не захотела решить вопрос по-хорошему. Теперь это колье пойдёт мне в компенсацию за дом.

Эти слова разорвали тишину. Свекровь побежала в комнату брата и начала судорожно обыскивать его чемодан и пальто. Вскоре она появилась с колье в руке.

— Убирайся! И чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Геннадий молча встал, собрал свои вещи и, не прощаясь, вышел из дома.

Праздник был испорчен, но мы с Андреем подошли к Валентине Петровне, чтобы её поддержать.

Я извинилась за свои обвинения, и хотя она не сразу приняла это, к концу вечера всё снова вернулось на круги своя.

Мы смеялись над тем, как странно иногда ведут себя люди. И хотя неприятный осадок остался, вечер закончился с лёгкостью, словно всё это было лишь очередным анекдотом о деревенской жизни.

Утро после праздника

Я проснулась с ощущением, будто где-то в этом доме поселился невидимый свидетель — молчаливый, насмешливый и проницательный.

Взгляд его пронизывал стены и двери, словно заглядывал вглубь каждого из нас. Геннадий. Его имя теперь звучало в моей голове не просто как имя, а как удар по натянутой струне, которая вибрировала всё сильнее.

Я не могла спокойно смотреть на вещи вокруг — казалось, они тоже что-то знают.

Мой взгляд остановился на сумке, брошенной в угол.

Я машинально потянулась за кошельком, чтобы убедиться, что всё на месте. Но, как только открыла его, ощутила, как ледяной ветер пробежал по спине. Банковской карточки, где хранились значительные сбережения, в кошельке не оказалось.

Я пыталась найти объяснение. Вспоминала, проверяла, обыскивала комнату. Всё бесполезно.

— Андрей! — позвала я, чувствуя, как голос мой звучит в этом глухом доме, словно откуда-то из-под земли. — Иди сюда!

Он появился в дверях сонный, вмятый в собственное тело, будто пытался укрыться от действительности даже здесь, в этом доме, где стены дышат чужими голосами.

— Чего опять? — пробормотал он, отводя глаза. Он никогда не смотрел мне прямо в лицо, когда происходило что-то серьёзное. Как будто боялся утонуть в моих словах.

— Карта пропала, — сказала я тихо, но слова звенели, как разбивающееся стекло. — Кредитка. Я уверена, что это Гена.

Андрей поморщился, будто я бросила в него горсть песка.

— Может, ты потеряла её? Или дома забыла? — Он сказал это почти механически, будто прикрывался фразами как зонтом в ливень.

Я смотрела на него. Чужой. Родной. Что-то между.

— Андрей, это не я. Это он. И ты это знаешь. Украл украшения, украл карту. Почему ты молчишь?

Он почесал затылок, бросил взгляд на дверь и пробормотал:

— Поговори с мамой.

С мамой.

Свекровь стояла у окна, и утренний свет падал на её лицо, делая его угловатым, строгим. В её руках тряпка, в глазах — привычное раздражение, но сейчас оно будто смешалось с усталостью.

Увидев меня, она опустила тряпку и обернулась.

— Что опять?

— У меня пропала карта. Кредитка. — Мои слова разрезали воздух как нож. — Я уверена, это Гена. Он взял её вместе с украшениями.

Она выпрямилась, её глаза сверкнули, но не гневом, а странным, почти болезненным осознанием.

— Ты серьёзно? — она заговорила медленно, будто слова вытягивались из неё через силу. — Вот же ворюга!

Она схватила меня за руку, её пальцы были твёрдыми как камень.

— Слушай меня, — сказала она. — Мы его больше не будем терпеть. Мы на него заявим. Немедленно. Ты напишешь заявление. Я тебя поддержу, дочка.

— Вы уверены? — Я смотрела на неё, пытаясь понять, не играет ли она со мной.

Она взмахнула рукой, словно разгоняла сомнения.

— Этот человек мне больше не брат. Всё. Я решила. Дочка, хватит терпеть. Давай действовать.

И вот мы сидели в полицейском участке, и я писала заявление. Андрей был рядом, но молчал. Я видела, как он кусает губы, нервно теребит край рукава.

Свекровь же сидела словно статуя — жёсткая, холодная, но в её взгляде горел странный огонь. Огонь расплаты.

— Геннадий, — говорила она полицейскому, который записывал мои слова, — давно уже должен был за всё ответить. И пусть знает, что сестра больше не собирается терпеть подобные выходки.

Возмездие

Гену поймали на вокзале. Словно какой-то абсурдный фильм: он стоял с дорожной сумкой, в мятой куртке, с глазами человека, который видит, как на него падает каменная стена, и ничего не может с этим сделать.

Карта была у него в кармане.

Когда его доставили в участок, свекровь настояла на том, чтобы увидеть его. Там она стояла перед ним, как надгробие, холодное, но величественное.

— Ты даже не пытаешься извиниться? — сказала она, её голос был низким, почти шепчущим, но в этой тишине он прозвучал как раскаты грома.

Гена усмехнулся. Эта усмешка была жалкой, кривой, но в ней всё ещё была его злая, упрямая натура.

— Извиниться? Ты сама виновата. Ты всегда думала только о себе. Ну что, Валя? Добилась своего? Полицию вызвала? Думаешь, они меня надолго закроют?

— Генка, ты украл не только деньги. Ты украл доверие. Ты украл моё терпение. Ты мне больше не брат. Исчезни из моей жизни. Ты больше ничего не значишь.

Геннадий отвернулся. Его отвели в камеру также быстро, как избавляются от разбитой посуды.

Самые читаемые рассказы:

Источник