— Хватит, мама.
Ольга вздрогнула. Тамара Сергеевна застыла на месте.
— Что ты только что сказал?
— Хватит. Прекрати давить. Не кричи и не обижай. Она уезжает — возможно, это правильно. Я не знаю. Но я устал находиться между вами. Всё, хватит.
— То есть ты… ты её поддержишь?! — голос матери прорезался визгом. — Она разрушает семью, а ты…
— Мама. Семьи у нас давно нет. Ты и я — это не семья. Мы просто два человека, которые давно живут в режиме автомата.
Он повернулся к Ольге.
— Если хочешь, я поеду с тобой. Но если не хочешь — я приму это.
Она кивнула. — Не хочу. Пока ты не станешь взрослым.
На следующее утро Ольга стояла на платформе. Рюкзак, сумка с документами, пачка писем от дедушки, которые она бережно хранила в ящике с бельём, и ощущение, будто сердце рвут на части.
Игорь не появился. Не позвонил. Тамара Сергеевна, вероятно, сварила кашу, как обычно в восемь, и закатила глаза, заметив, что сын отказался завтракать.
Поезд подошёл. Ольга поднялась на ступеньку.
Сделала шаг навстречу новой жизни.
Ольга стояла на балконе. В старом советском доме с облупленной плиткой, но с видом на монастырские купола. Весна в Каменце-Подольском пахла по-другому — не смогом и пылесосом из подъезда, а черёмухой и свежей землёй. Вот уже две недели она здесь. Спала плохо, просыпалась рано, но впервые за много лет ощущала: она дома. В своём.
Квартира оказалась лучше, чем она ожидала. Двухкомнатная с балконом, крепкая, хоть и с мебелью из 80-х. Ольга свернула ковры, выбросила облупленные тумбочки, сняла с гвоздя портрет Брежнева и облегчённо вздохнула. В кухне стоял электрочайник, который жужжал, как реактивный самолёт, но зато чай в нём кипел — настоящий вкус свободы.
Первую неделю она только спала и пила кофе. На вторую неделю стала обзванивать работодателей. Нашлась школа в соседнем районе — искали учительницу русского языка на замену. Вчера взяла ученицу на репетиторство. Пошло.
Игорь не звонил.
Совсем.
Он словно исчез, будто и не был рядом. Ни звонка. Ни сообщения. Ни «прости», ни «возвращайся». Ольга злилась. Она же дала шанс. Открыто, по-взрослому. А он — спрятался, как подросток. За маму. За обиды. За «не хочу ничего решать».
Но хуже всего было то, что ей стало всё равно.
На третьей неделе после переезда телефон наконец вздрогнул от незнакомого номера.
— Алло?
— Это я, — знакомый голос. Уставший. Мягкий. — Игорь.
Она молчала.
— Я… я тут подумал. Всё не так просто. Мы ведь столько лет вместе… Может, ты зря уехала вот так, под горячую руку?
Ольга повернулась к окну. На лавочке у подъезда бабушка в фартуке что-то обсуждала с мужиком в олимпийке. Тот кивал, чиркая спичками по ладони.
— Под горячую руку? — переспросила она. — Игорь, у тебя мама в порыве ярости швыряла в меня тапком, когда я сказала, что хочу детей. Ты это тоже забыл?