— Там дверь, — коротко кивнула Тамара в сторону входа, и эта фраза прозвучала не как оскорбление, а как окончательная точка в разговоре.
Ольга Викторовна замерла на месте, её розово-красное от гнева лицо вдруг приобрело болезненную, пятнистую бледность. Стоять так означало не сдаться, не признать поражение. Отступить сейчас — признать собственное бессилие. Вместо этого из её груди вылетел короткий, резкий смешок — звук, который в тишине субботней кухни казался совершенно неуместным.
— Ты хочешь меня выгнать? Из дома моего сына? — сделав шаг вперед, она приблизилась, сужая глаза до тоненьких щелочек, полных нескрываемой злобы. — Ты, девочка, совсем забыла свое место? Всё здесь куплено на его деньги! На те деньги, которые он зарабатывает, пока ты тут в кресле расползаешься и кофе гоняешь!
Тамара не отступила. Она встретила этот взгляд с растущим внутри каменным спокойствием, без единой дрожи.
— Во-первых, это мой дом тоже. Во-вторых, зарабатываю я не меньше Алексея. И кресло, и кофемашина приобретены из моего личного бюджета. У нас есть общий счёт, а есть личный. Наверное, вам непривычно это осознавать, привыкли ведь считать, что все деньги — ваши.
Удар был точным и продуманным, и именно эта привычка лежала в основе происходящего конфликта. Ольга Викторовна вздрогнула, словно получив пощечину.
— Личный бюджет! — выпалила она. — Придумала опять! В нормальной семье все деньги общие, все вкладываются в дом! А не на всякую ерунду, которая тебе вздумалось купить! Настоящая хозяйка сварила бы борщ, чтобы муж после работы нормально поел, а не пила эту заморскую муть!
Подойдя к столу, она схватила недавно наполненную Тамарой кружку, взглянула в неё с брезгливостью и со звуком поставила обратно, расплескав молочную пену по блестящей поверхности. Этот жест говорил больше всяких слов — он обесценивал утро Тамары, её вкусы и образ жизни.
— Кстати, раз уж речь зашла о настоящей еде и нуждах, — голос Тамары оставался холодным и ровным. — Как ваш новый котёл, Ольга Викторовна? Греет как надо?
Свекровь застыла от неожиданности такого вопроса. Она не ожидала, что контратака прозвучит так метко.
— Что? Котёл при чём? — пробормотала она.
— Вот именно, что при том, что в прошлом месяце Алексей передал вам восемьдесят тысяч гривен на этот котёл. Это наши с ним сбережения на поездку к морю. Он сказал, что у вас авария, старый котёл сломался, до зимы осталось мало времени, замёрзнете. Это была жизненная необходимость, не то что моя кофемашина, правда? Просто хочу убедиться, что наши общие деньги помогли решить вашу проблему.
Тамара смотрела прямо, не мигая. Она не обвиняла — она спрашивала, и это было намного острее любого упрёка. Лицо Ольги Викторовны вновь начало окрашиваться нездоровым багровым оттенком.
— Это… это не твоё дело! Это наши с сыном дела!
— Это стало моим делом, когда я увидела вас через неделю в новой норковой накидке у театра с подругами. Котёл, видимо, получился очень компактным и меховым. Не подумайте, я искренне рада за вас. Просто хочу разобраться в вашей системе приоритетов. Моё кресло за двадцать тысяч — это расточительство и безумие, а ваша накидка за шестьдесят…
Да-да, я уже осведомлена о цене и месте покупки! Эта вещь, приобретённая якобы на жизненно важное оборудование, — разумная трата? Хотите финансовый отчёт? Прекрасно. Начнём с вашего. Я слушаю.
Вопрос о норковой накидке навис в кухне как невидимый топор палача. Он был настолько прямым и жестоким, что Ольге Викторовне буквально захватило дух. Все её заранее подготовленные аргументы об обязательствах, семье и уважении к старшим рухнули под тяжестью этого неоспоримого доказательства лжи. Она стояла, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба, без единого слова в ответ. Обвинять невестку в растратах после этого было уже не просто наглостью — это было откровенным самообманом.