— Привет, слушай, насчёт ботинок — в этом месяце никак, совсем кончились деньги, — пробормотал Алексей в трубку, и его голос, наполнявшийся фальшивым сожалением, вызывал у Марины отвратительное ощущение.
Она сидела на краю песочницы, на холодной деревянной доске, наблюдая, как её трёхлетний сын Илья с серьёзным выражением строит что-то из влажного серого песка.
На его ногах были уже маленькие для него, поношенные ботинки — те самые, из которых он выбился ещё в конце весны.
Потёртые носики, сношенные пятки. Марина смотрела на них и в груди чувствовала тяжесть — смесь тревоги и бессилия.
Осень уже подходила, неся холодный, промозглый ветер, а обуви для ребёнка не было. Каждая мысль о деньгах причиняла боль, словно ходьба по битому стеклу — повсюду раны.
И вдруг этот звонок. Звонок от человека, который когда-то обещал ей счастье, а теперь не способен купить своему сыну пару ботинок.
— На мели? — переспросила она. Голос был тихий, сдавленный, она сдерживала себя, чтобы не повернуться, чтобы Илья не увидел её лица. Телефон казался раскалённым в её руке.
Она сжала его так крепко, что пластиковый корпус издал угрожающий скрип. Всего два дня назад — именно два! — их общая знакомая Тамара прислала ей скриншот. Простой и беспощадный, словно приговор, скрин с закрытой страницы в соцсети.
На нём Алексей, её «сидящий на мели» бывший муж, стоял, обняв какую-то девушку с накачанными губами, ресницами до бровей и пустым выражением лица. Они позировали на фоне дорогого ресторана, где один салат стоил почти как половина нужных ботинок.
Под фото злободневная надпись от той девушки жгла Марины душу: «Лучший вечер с моим щедрым мужчиной».
«Щедрым» — это слово взорвалось у неё в голове. Вся усталость, всё терпение и выдержка, которые она так тщательно собирала последние полгода, исчезли мгновенно.
Оставалась только острая, концентрированная ярость. Она прикрыла трубку ладонью, глубоко вздохнула, стараясь не сорваться на крик.
— Серьёзно, Алексей? Мели? — прошипела она, каждое слово пропитано ненавистью.
— Ну да!
— Время и деньги на гулянки с другими женщинами у тебя есть, а сыну на обувь — ни копейки, ни времени.
— Да что ты, перестань! Я же…
— А на устрицы и шампанское для очередной силиконовой морды у тебя всегда находится — щедрый меценат!
Она говорила с нарастающей злостью, шепотом, но с предельной силой презрения.
Он пытался что-то возразить, бормоча, что она всё неправильно поняла, что это не то, но она перестала его слушать — посыл был отправлен, и его нельзя было остановить.
— Знаешь что? Не хочу твоих денег. Куплю сама. Найду, займусь, как всегда. Но услышь меня внимательно, тварь. Если ещё раз без приглашения появишься у моего дома или позвонишь с этими жалкими оправданиями, я распечатаю все фото с той тебе подобной.
В лучшем качестве, на глянце. И повешу у тебя в офисе, рядом с графиком отпусков. Посмотрим, как быстро твой начальник оценит «щедрого мужчину», который экономит на своём ребёнке. И как коллеги-мужчины будут смотреть на тебя. Ты ведь так дорожишь своей репутацией порядочного человека.
Она нажала кнопку отбоя, не дожидаясь ответа. Рука дрожала в мелкой дрожи. Марина подняла глаза. Илья всё так же увлечённо возился с песком, не услышав ничего.
Он повернулся к ней, ослепительно улыбнулся своей беззубой улыбкой и показал на кривую башню из песка. А она смотрела на него, и в душе её ярость не стихала. Она превратилась в твёрдую, холодную решимость. Это было только начало.
Угроза, брошенная в трубку, была не просто словами — она стала спусковым крючком. Для Алексея, чья жизнь строилась на тщательно выстроенном образе успешного и порядочного мужчины, это стало объявлением войны.
Он не мог позволить ей иметь над ним такую власть. Лучший способ защиты — нападение. И он пришёл.
Звонок в дверь прозвучал резко, прервав тяжёлую, опустошённую задумчивость Марины. Илья уже спал в своей комнате, и тишина в маленькой квартире была густой.
Она знала, кто это. Никто другой не стал бы звонить так властно и требовательно. Она открыла без лишних слов.
На пороге стоял Алексей — ни тени жалкого, бормочущего человека из телефонного разговора. Он был в дорогой куртке, от него исходил аромат хорошего парфюма — запах денег, якобы исчерпанных.
На лице играла холодная, уверенная усмешка. Он не просил разрешения войти, а сделал шаг вперёд, заставляя её отступить в узкую прихожую.
— Вот так теперь разговариваем? — начал он спокойным, почти бархатистым голосом, в котором таилась угроза. — Угрозы и шантаж? До чего ты опустилась, Марина?
Он небрежно бросил ключи от машины на тумбочку — жест, созданный, чтобы унизить: мол, у меня всё отлично, я приезжаю на своей тачке, а ты тут живёшь в нищете.
— Опустилась? — Марина закрыла дверь, отрезая путь к отступлению для обоих. Голос был ровным, бесстрастным. Кипевшая днём ярость превратилась в стальной стержень внутри.
— Это ты назвал «опустилась»? А как ты называешь обман собственного сына — говорить, что у тебя нет денег на ботинки, и при этом развлекаться с какой-то дешёвой в дорогом ресторане? По-твоему, это высота духа?