Он поднялся, возвышаясь над ней. Классический приём, который раньше неизменно срабатывал.
Он становился большим и значительным, а она должна была почувствовать себя ничтожной и неправой. Но сегодня что-то пошло не так. Тамара не сжалась.
Она осталась в той же позе, сидела прямо, как столб, и смотрела на него снизу вверх. В её взгляде не было ни страха, ни вины. Лишь тяжёлое, холодное презрение.
— У всех людей, Игорь? — она усмехнулась, но улыбка оказалась короткой и злой, без всякого веселья. — Расскажи мне про этих «всех людей». Это те, у кого лоб тридцатипятилетнего мужчину заставляет таскать деньги из семьи, потому что «надо раскрутиться»?
Или это те, у кого крепкая, как лошадь, тётка притворяется сердечным приступом, лишь чтобы привлечь внимание?
А может, те, у кого глава семьи берёт в долг у жены сына и «забывает» об этом, словно о старом снеге? Ты это называешь семьёй?
Игорь покраснел. Он начал шагать по маленькой кухне, переходя от двери к окну, задевая стол и почти наступая в лужицу пролитого кофе. Его раздражало, что она не кричит, не бушует, а холодно и точно разбирает его доводы, словно хирург.
— Ты просто не понимаешь их! Они обычные люди, они не умеют так выкручиваться, как ты! У них нет твоих связей, твоего… твоего цинизма! — он выбрал, как ему показалось, подходящее слово.
— Для тебя это легко, а для них поступление Оли — это шанс на всю жизнь!
Ты сидишь в своём мире, где всё решается одним звонком, и не хочешь взять на себя ни малейшего усилия ради близких! Ты стала чёрствой, Тамара. Я не знал тебя такой.
Он остановился, ожидая реакции. Он обвинил её. Перевернул ситуацию с ног на голову, выставил её бездушной эгоисткой, а себя и свою семью — простыми, честными, но несчастными людьми, которым отказывают в помощи.
Тамара медленно поднялась. Теперь они оказались на одном уровне. Она сделала шаг вперёд, и он инстинктивно отступил.
— А почему именно я должна решать проблемы твоей семьи? Моя квартира, что ли, благотворительный центр, Игорь?
— Просто…
— Ты утверждаешь, что я стала чёрствой? Нет. Я стала прозорливой. Я наконец увидела, что твоя «семья» не союз близких, а потребительский кооператив, где меня назначили пожизненным спонсором и решателем всех бед. Потому что у меня, видишь ли, «получается». Знаешь, почему у меня это получается?
Потому что я работаю, вкалываю не покладая рук, пока твой брат ищет себя на диване, а твоя племянница Оля пускается фотками в соцсетях вместо того, чтобы открыть учебник.
Мои связи, мой авторитет, моё время — это не манна свыше. Это мой ресурс, заработанный мной лично. И больше я не позволю твоей шайке нахлебников разворовывать его.
— Шайке нахлебников? — Игорь сжал кулаки так, что костяшки посветлели. Он смотрел на неё, словно на предателя, на врага, который сбросил маску.
— Это моя мать, мой отец, мой брат! Люди, что меня воспитали! А ты… Кто ты такая, чтобы так говорить о них? Ты возомнила о себе слишком много, только потому что у тебя хорошая должность? Думаешь, это даёт тебе право унижать мою семью?
Он приблизился, указывая пальцем в её сторону. Лицо искажала обида и злость. В его мире всё было просто и понятно: есть свои, кому нужно помогать, и есть чужие. И Тамара, его жена, как оказалось, самовольно перешла в разряд чужих.
— Они простые люди, понимаешь? Они не мыслят твоими категориями — «ресурсы», «инвестиции»! Они живут сердцем! И да, они не такие успешные, как ты. Не всем дано лезть по головам, как тебе. Но они — моя кровь. И я не позволю тебе так о них говорить. Никогда.