— Анна Ивановна, не грустите! Мы обязательно вернёмся через пару недель, — с ласковой улыбкой сказала Ольга Петровна, стоя на пороге дома в Кременчуге.
Домработница ответила кивком, в её взгляде промелькнула лёгкая тревога, но она лишь тихо вздохнула и, как обычно, старалась сохранять спокойствие:
— Да что вы, я-то что? Отдыхайте спокойно, не беспокойтесь ни о чём. Всё будет хорошо. Вы ведь меня знаете.
— Конечно, знаю! За все эти годы я поняла: на вас можно во всём положиться, — произнесла Ольга и обняла женщину по-дружески, искренне и тепло.
— Может, такси вызвать?
— Да-да, я уже иду! — засмеялась Ольга, поправляя шаль на плечах.
Игорь Сергеевич, стоящий рядом, подмигнул Анне Ивановне:
— Анна Ивановна, будем на связи! — сказал он с доброжелательной интонацией, стараясь разрядить атмосферу прощания.
— Ой, да скорее поезжайте, Игорь Сергеевич! — улыбнулась она в ответ, помахав рукой, хотя в её голосе слышалась легкая грусть.
Хозяева вышли и закрыли калитку за собой. Анна Ивановна проводила их взглядом до того момента, как машина медленно отъехала и скрылась за поворотом. Она ещё немного постояла, глубоко вздохнула и повернулась обратно в сторону дома.
Хорошие люди — эти хозяева. Милые, добрые, справедливые. У них всё есть: материальное благополучие, уютный Кременчуг, любовь друг к другу… но главного нет — детей. Судьба не сложилась. И как бы они ни старались, она снова и снова давала понять: им не суждено иметь детей.
Анна Ивановна трудится в этом доме в Кременчуге уже более пяти лет. С самого начала она полюбила это место — светлое, тёплое, живое. Попала сюда почти случайно, без рекомендаций, больше из отчаяния.
Потеряв сына — своего единственного ребёнка, ушедшего слишком рано, забранного страшной болезнью, — она осталась одна. Вскоре после этого её невестка, которая сначала казалась заботливой, стала относиться к ней холодно. Общее пространство стало чужим. Квартира, подаренная родителями мужу, была оформлена на сына, и теперь женщина ощущала себя там лишней.
«Так дальше жить нельзя», — решила она тогда. Не стала ругаться или бороться. Просто ушла. Ушла из того Кременчуга, в котором остались только воспоминания и боль, и нашла приют здесь — среди людей, которые приняли её без лишних вопросов.
Когда она откровенно рассказала Ольге Петровне о своём прошлом, та лишь покачала головой:
— Как же так? Потерять сына, а потом вместо поддержки встречать насмешки и холод…
Она осталась работать с проживанием, трудясь не покладая рук, стараясь быть полезной, но всегда уважая границы. Со временем между ними сложились доверительные отношения, и Анна Ивановна стала ощущать этот Кременчуг почти как родной дом.
Но теперь, оставшись одна, она вспомнила последние слова Игоря и Ольги. Они направлялись на очередную процедуру, связанную с бесплодием. После ряда неудач Ольга твёрдо сказала мужу:
— Всё, Игорь. Больше не стану пытаться. Возраст, силы, нервы… И, возможно, Бог или кто-то там решил, что нам суждено жить без детей.
Эти слова не покидали Анну Ивановну. Ей было жаль эту женщину, которая так хотела стать матерью, но не смогла. И особенно горько становилось, когда она сама вспоминала, что значит быть матерью — и потерять.
Прошло несколько дней. Хозяев не было, и Анна Ивановна позволила себе немного больше свободы: посмотрела фильм, посидела в саду, даже решила заняться цветниками — давно хотела привести их в порядок. Сад был ухоженным, но садовник оказался неаккуратным. Пока не найдут нового, она решила взяться за работу сама.
Однажды вечером, когда солнце клонилось к закату и воздух слегка остыл, она сидела в беседке и читала книгу. Внезапно услышала шаги и резко подняла голову.
Перед ней стояла девочка. Маленькая, худенькая, вся в изношенной одежде, волосы растрёпаны, лицо бледное, а глаза испуганные.
— Боже мой! — воскликнула Анна Ивановна. — Как же ты сюда попала? Ведь забор высокий!
— Я… я пролезла под забором, там есть дырка, — тихо ответила девочка, голос дрожал. — Можно я немного посижу с вами? Мне страшно одной…
Анна Ивановна растерялась. Она внимательно осмотрела ребёнка и заметила, что она слишком легко одета для вечера. Но тревожнее всего были синяки на руках — явно не от игры. Это были отпечатки пальцев взрослого человека.
— Садись, милая, вот сюда, в кресло.
Девочка осторожно опустилась на край сиденья, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что кто-то может появиться.