Однажды Зоя вышла в подъезд, и никто не поздоровался. Ни баба Шура, ни вечно курящий сосед Артём. В её квартире было тихо. Слишком тихо. Только часы тикали.
Телевизор она больше не включала. Радио тоже.
Иногда звонила Даше. Та не брала трубку. Потом просто заблокировала.
Лариса не звонила вообще. Не появлялась. Как будто её и не было.
И вот однажды, в середине ноября, Зоя проснулась от боли в груди. Лёгкие будто зажало. Попыталась встать — ноги не держали. Телефон лежал далеко, на тумбочке.
— Витя… — прошептала она. — Прости меня, сынок…
Но никто не пришёл. Никто не услышал.
Когда через три дня дверь взломали по просьбе участкового, в квартире стоял тяжёлый запах. На столе — недоеденный суп.
На стуле — платок. В углу — потемневший портрет мужа.
И рядом записка, на которой дрожащим почерком было выведено:
«Я так старалась. Но, кажется, всё испортила. Простите…»