Игорь застыл, втягивая удовольствие от происходящего. Он продолжал терпеливо ждать. Надеялся, что она сейчас сузит плечи, опустит их вниз, а на лице проявится тревога. Он хотел увидеть сломленного человека, который признаёт его силу и правоту. Однако этого не случилось. Тамара всё так же стояла спиной к нему, наблюдая за шипящей сковородой. В какой-то миг ему даже показалось, что она не услышала его.
Вскоре она отключила конфорку. Щелчок рычага в тишине прозвучал оглушительно, словно выстрел. Она с неестественной аккуратностью положила деревянную лопатку на стол рядом с плитой. И лишь затем медленно, очень медленно повернулась лицом.
Её лицо не выдавало никаких эмоций. Ни гнева, ни обиды, ни страха. Оно стало гладкой, непроницаемой маской, лишившейся всех привычных черт жены. Остались только глаза. Они пронзительно смотрели на Игоря, и он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он ожидал чего угодно, но не такого холодного, оценивающего спокойствия.
Она улыбнулась. Это была не улыбка, а едва заметное, беззвучное движение уголков губ, лишённое всякой радости. Подойдя ближе, она постепенно сократила дистанцию, которую он так показательно создал. Её шаги были тихими и плавными, словно кошка, подкрадывающаяся к зазевавшейся птице. Остановилась так близко, что он ощутил исходящее от неё тепло. Её запах сочетал в себе жареный лук и что-то хищное и незнакомое.
— Я сама твою мать в бараний рог скручу, если она ещё хоть раз осмелится что-то в мой адрес сказать!
Её голос звучал тихо, почти шепотом, но каждое слово было произнесено с предельной чёткостью. В нём не было эмоций и вибраций — это был голос человека, который не угрожает, а лишь предупреждает о неизбежном. Игорь моргнул, стараясь уловить смысл услышанного. Его заранее подготовленный план рушился на глазах.
Она наклонилась ещё ближе, и её тёмные, расширенные глаза проникли в его душу. Взгляд был безумным, но не весёлым истеричным безумием ссоры. Это было холодное, сосредоточенное безумие врача, готовящегося к трудной и грязной операции.
— А потом, — прошептала она, коснувшись дыханием его щеки, — я возьму сковородку. Ту чугунную. И проломлю тебе голову. За то, что просто стоял и смотрел.
Игорь отпрянул. Не по рефлексу, а всем телом, будто невидимая волна жара отступила от него. Его мозг не хотел принимать информацию. Он смотрел на женщину перед собой и не узнавал её. Это была не Тамара, с которой он прожил семь лет. Это был кто-то иной. Тот, кто только что без малейшей эмоции описал убийство, используя в качестве оружия обычную кухонную утварь.
Она выпрямилась, и на её лице вновь появилась эта зловещая тень улыбки.
— Хочешь проверить, Игорь? Давай. Позвони своей маме. Прямо сейчас. Пригласи её на бой.
Он смотрел на неё, на её спокойное выражение лица, на неподвижные руки и вдруг с ужасающей ясностью осознал: она не шутит. В её взгляде он не увидел истерики, обиды или блефа. Там была холодная, безжалостная решимость выполнить обещанное. Тот, кто ещё минуту назад ощущал себя хозяином ситуации и победителем, теперь стоял на своей кухне и впервые по-настоящему испугался.
Игорь молчал. Ему не удалось подобрать слова, которые могли бы противостоять этой холодной и безумной декларации. Он просто смотрел на неё как на неизвестного, опасного зверя, случайно забредшего в его квартиру. Потом развернулся и бесшумно покинул кухню. Не направился в гостиную, чтобы включить телевизор и притвориться, что ничего не случилось. Не ушёл в спальню. Он спрятался в маленьком кабинете, раньше бывшем кладовкой, закрыв за собой дверь. Это было безоговорочное отступление.
Тамара осталась одна. Она постояла несколько секунд, прислушиваясь к своим чувствам. Внутри не было ни триумфа, ни злости. Лишь холодная, резонирующая пустота. Она взглянула на сковороду с безнадёжно испорченным ужином, взяла её и без капли сожаления вывалила содержимое в мусорное ведро. Затем тщательно вымыла, вытерла насухо и повесила обратно.
Так начался новый этап их жизни. Открытая война с криками и упрёками сменилась глухой, вязкой партизанской борьбой на общей территории. Они перестали разговаривать совсем. Передвигались в квартире как призраки, избегая встречи в узких коридорах и стараясь не смотреть друг другу в глаза. Утром Игорь вставал первым. Он варил кофе, оставляя на столе рассыпанные кофейные крошки и липкое кольцо от кружки. Демонстративно не мыл за собой посуду, бросая её в раковину, где она молча «осуждала» его. Это была его маленькая месть, способ показать, что он всё ещё здесь и не сломлен.
Тамара приходила на кухню через полчаса. Молча убирала его кружку, вытирала стол, готовила себе кофе. Завтракала исключительно одна: идеально прожаренный тост и аккуратно выложенный омлет. Ела медленно, наслаждаясь каждым кусочком, сидя спиной к двери и зная, что он может войти в любой момент. Её спокойствие и демонстративная самостоятельность стали её оружием. Он пытался досадить ей беспорядком, а она отвечала стерильной, отстранённой чистотой, которая делала его мелкие провокации ещё более жалкими и заметными.