Вечером Игорь полностью захватывал гостиную. Он включал телевизор на максимальную громкость и перебирал каналы, переходя от одного бессмысленного боевика к другому. Громкие взрывы и выстрелы наполняли квартиру, вытесняя ту тишину, которую он терпеть не мог. Распластавшись на диване, он закидывал ноги в ботинках на журнальный столик, оставляя на стеклянной поверхности пятна грязи. Он надеялся, что она выйдет и сделает ему замечание. Он жаждал ссоры — привычной, понятной, чтоб вновь ощутить себя уверенно.
Однако Тамара не возникала. Она находилась в спальне с книгой, не воспринимая звучание телевизора. Вокруг неё образовался невидимый щит тишины, и его звуковые атаки просто не находили отклика. Её молчание звучало громче всех этих взрывов. Его напоказ выставленное присутствие растворялось в её столь же явном отсутствии.
Так прошла целая неделя. Атмосфера в доме была напряжённой до предела. В субботу днём Игорь решился на очередной приём. Он уселся на диван в гостиной и нарочно громко позвонил матери. Тамара как раз находилась на кухне и отчётливо всё расслышала.
— Алло, мам, привет! — его голос был неестественно живым и радостным. — Как ты? У нас всё замечательно, просто отлично! Конечно, помню… Нет-нет, работаем оба, суетимся… Обязательно заедем, разумеется! Ты только не волнуйся. Люблю тебя, да. Целую!
Это был спектакль. Топорно сделанный и дешевый, предназначенный для единственного зрителя. Он демонстрировал ей, что его связь с матерью нерушима, что он по-прежнему «мамин сын», и что её угрозы на него не влияют. Закончив разговор, он вызовом взглянул в сторону кухни, ожидая её реакции.
Тамара вышла оттуда, держа в руках мусат и большой поварской нож. Она подошла к обеденному столу, стоящему в той же гостиной, и уселась напротив него. Не взглянула на Игоря; её взгляд был прикован к инструментам в руках. И в гнетущей тишине, нарушаемой лишь бормотанием телевизора, раздался звук.
Ш-ш-ших… Ш-ш-ших…
Она ровно и размеренно точила нож. Движения были плавными и почти медитативными. Лезвие скользило по стали, издавая сухой и режущий скрежет. Ш-ш-ших… Ш-ш-ших… Этот звук цеплял за кожу, вызывая мурашки по спине. Он был страшнее любых воплей. В нём не было чувств — лишь подготовка. Игорь наблюдал за сосредоточенным лицом, за отражением света на безупречно наточенном лезвии и чувствовал, как холодный пот пробегает по позвоночнику. Она ни слова не произнесла. Просто напомнила ему, чем закончится эта игра, если он решится сделать следующий ход.
Игорь сломался. Неделя ледяного молчания, прерываемого лишь скрежетом точильного камня, оказалась для его нервов куда тяжелее, чем любые крики или ссоры. Он чувствовал себя униженным, загнанным в угол в собственном жилище. Его попытка запугать, ставшая бы ударом, обернулась позором. В его голове созрел план — отчаянный, глупый и, как ему казалось, единственно возможный. Он решил завершить дело, чтобы вернуть себе лицо.
Во вторник вечером Игорь пришёл с работы раньше обычного. Тамара была в ванной. Он прошёл на кухню, налил стакан воды и, глядя на чугунную сковороду, которая висела на крюке, набрал номер матери. Его голос звучал тихо, но твёрдо. Он говорил кратко и отрывисто, отдавая точные указания. Просьб не было — только требования. Он был уверен, что она приедет.
Через сорок минут в дверь позвонили. Коротко и настойчиво. Тамара вышла из ванной в домашнем халате, с полотенцем на голове. Она посмотрела на мужа с вопросом в глазах. Игорь, стоя в коридоре, бледный и с плотно сжатыми губами, ничего не сказал, а просто подошёл и открыл дверь.
На пороге стояла Людмила Викторовна. Она была не одна. За ней, как тень, следовал её младший сын — брат Игоря, крепкий мужчина около двадцати пяти лет. Людмила Викторовна вошла в квартиру не как гость. Она вошла словно ревизор, словно карающая экспедиция. Её взгляд пристально оценивал Тамару с головы до ног — от влажного полотенца до домашних тапочек.
— Ну здравствуй, невестушка, — её голос звучал ядовито, однако скрывался под холодным спокойствием. — Слышала тут, ты моего сына жизни учишь? Руки распускаешь, думаешь?
Игорь отступил чуть в сторону, к стене, скрестив руки на груди. Он занял место наблюдателя. Его брат остался у открытой двери, молча и массивно, перегородив путь к уходу. Начался спектакль.
Тамара молчала. Медленно, очень медленно сняла полотенце с головы, открывая мокрые тёмные волосы. Она не смотрела на свекровь. Её взгляд был прикован к Игорю, словно никого другого в комнате не существовало. В нем не было злобы — было нечто хуже. Там читалось подтверждение. «Вот, значит, как ты решил», — словно говорили её глаза.
— Чего молчишь? Язык проглотила? — не отставала Людмила Викторовна, шагнув вперёд. — Ты думала, мы позволим тебе тут командовать? В нашем роду женщины знали своё место!