— Забудь о том, что когда-то могла рассчитывать на спокойствие под этой крышей, — его голос прозвучал холодно и колюче, как лед. — Со смертью твоей матери заканчиваются и все твои привилегии.
Я стояла в прихожей особняка, где раньше царил уют и тепло, крепко сжимая ручку изношенного чемодана. За прошедшие три года вдали это место стало для меня чужим.
Владимир Иванович, крупный мужчина с тяжёлым, властным взглядом, словно с высоты смотрел на меня, не пряча своего пренебрежения. Он был человеком, привыкшим подчинять и повелевать.
— Мне нужно немного времени, чтобы всё обдумать… — с трудом выговорила я, голос чуть не предательски дрожал.
— Время? — усмехнулся он. — Здесь решения принимаю я. Если хочешь остаться — станешь мне полезной. Всё, что принадлежало твоей матери, теперь под моим контролем. От садового участка до чердака.
Обратив взгляд через плечо, я заметила гостиную, украшенную маминими рукоделиями. На комоде стояла фотография, на которой она улыбалась среди цветов в своей теплице — её гордости и смыслу жизни.
— Можешь обживаться на верхнем этаже, — продолжил он, бросая дорогой пиджак на старинное кресло. — Завтра составлю список обязанностей. Готовить, убирать, стирать — всё как подобает служанке.
Он не просто навязывал своё мнение, а наслаждался этим процессом.
— Служанке? — переспросила я, чувствуя, как щеки горячатся от обиды.
— Так и есть, — он уже раскрывал бутылку «Шато Марго», ту самую, что мама берегла для особых моментов. — Твоя комната сохранена. Можешь устраиваться.
Поднявшись по лестнице, которую знала на ощупь, я вспомнила, как мы с мамой радостно смеялись здесь, торопясь навстречу друг другу. Комната осталась прежней: покрывало на кровати, книжные полки, стол у окна с видом на сад.
Сев на кровать, я долго смотрела на свои руки — мозолистые, с обломанными ногтями. Женщина, потерявшая всё: престижную работу в издательстве, квартиру, отношения с Алексеем, который однажды назвал меня просто «ошибкой».
Перед глазами возникли мамины слова, словно сказанные совсем недавно: «Всё, что у меня есть, твоё, Анастасия. Я всё оформила на тебя». Это было всего за месяц до её ухода. Она боролась с болезнью до конца, оставаясь капитаном своего корабля. Мы сидели под яблоней, пили смородиновый морс, и она говорила об этом как о чем-то привычном. Тогда я не могла осознать — она казалась вечной.
Через четыре недели её сердце остановилось. Я не успела. Вернулась только к её спокойному, безмятежному лицу.
Полгода спустя я оказалась здесь — в Житомире, который стал мне чужим. Без средств, без цели, с пустотой внутри и с нарастающим ощущением, что всё пошло не так, как должно было.
После смерти мамы всё перешло к отчиму — и Житомир, и бизнес, и земля. Хотя всю жизнь она держала его на расстоянии, несмотря на общую фамилию.
С улицы донёсся гул мотора. Отдёрнув штору, я увидела, как на подъездной дорожке остановился чёрный внедорожник. Из него вышли двое мужчин: один в шикарном костюме оживлённо разговаривал с Владимиром Ивановичем, другой молча нёс папку.
Они направились в дом. Из кабинета послышался приглушённый разговор. Я, стараясь не издавать звуков, спустилась вниз. Лестница заскрипела, но голос продолжал звучать.
— Участок под теплицами теперь в полном моём распоряжении, — с самодовольством произнёс отчим. — Уже завтра начну переговоры с застройщиками.
— Все документы на наследство в порядке? — спросил гость.
— Всё идеально, — рассмеялся отчим. — Анастасия ничего не знает. Даже не вспомнит, какие бумаги подписывала.
В висках застучала кровь. Подписывала? Какие бумаги? Я ничего подобного не подписывала… В тот вечер всё казалось смазанным, лица сливались в одно пятно, но где-то глубоко внутри что-то щёлкнуло — словно пазл наконец сложился. Сознание прояснилось. Я вернулась наверх, тихо закрыла дверь и глубоко вздохнула. В моей голове созрел ясный, выверенный, холодный план. Требовалось лишь запастись терпением.
Я не намеревалась смиренно выполнять роль уборщицы в Житомире, возведённом усилиями моей матери. Я собиралась стать хищником, который терпеливо выжидает добычу. Если мама действительно оставила завещание, я его отыщу.
Всё вокруг словно обрело остроту и яркость — как воздух перед грозой, наполненный напряжённой энергией. Игра началась. На кону стояла моя судьба.
Утро началось со слышимого в дверь резкого стука.
— Вставай! — грубо крикнул отчим. — Завтрак через пятнадцать минут. И не забудь про теплицы.