Дома Сашка никак не мог унять свой неспокойный дух. Он метался по комнате, разбрасывая игрушки вокруг. Впитывал атмосферу, ощущал радостное, необъяснимое настроение. Кричал, стучал по полу, тянулся к окну. Тамара взяла его на руки и крепко прижала к себе: теперь всё будет хорошо.
— И ты радуйся, малец, — прошептала она. — Ради тебя твой папа сражался. Где же он теперь? Может, вернётся?
На скамейке у дома сидели Миша с Леной. Её платье уже было коротким, по-взрослому облегало талию, а глаза выглядели серьёзными. Миша молчал, держал в руках сухую веточку, вертел её между пальцами, чувствуя неловкость.
— Ты уедешь? — внезапно спросила Лена. — И мы больше никогда не встретимся?
Он вздрогнул, взглянул на неё, открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Затем пожал плечами.
— Не знаю. Мы ведь живём далеко друг от друга. Может, и не увидимся.
— А ты хотел бы?
— А ты?
— Я первая спросила, — уперто ответила она.
Миша нахмурился и убрал веточку в сторону.
— Хотел бы. Конечно. Забавная ты. Мы вместе всё это пережили. И дрова рубили, и голод терпели… ты как сестра. Или не совсем. Наверное, ты всё же не совсем как сестра.
Лена замерла, глаза её заблестели.
— А я… я тоже не так отношусь, как к брату. Я — как к тому, кто рядом. Кто защитит.
Он молчал. Потом неловко протянул руку и взял её за ладонь.
— Ленка… если бы не война, наверное, я ходил бы с тобой в школу. Держал бы за руку. А потом — в кино. И яблоки приносил бы тебе. Сладкие. Из сада.
Она кивнула, опустив взгляд на землю.
— А теперь мы просто будем помнить. И ждать… Может, когда-нибудь увидимся. Ты мне письмо напиши, я тебе отвечу.
Они сидели плечом к плечу, двое, выросших в годы войны. Первый робкий проблеск чувств пробивался сквозь тени прожитого, словно росток на протоптанной тропе.
В это время в доме у окна Ольга перебирала узел с вещами.
— Скоро поедем. Пора. Дом там стоит, ждёт. А если крыша прохудилась — не страшно. Починим, лавки почистим, печку протопим. Ведь там наша земля. Там калина растёт у калитки. Неужели ещё жива? И тын наш. Давно не видела. Спать бы хотелось в своей избе, под ладаном, под иконами. Господи, как же сердце рвётся…