— Тамар, нужно бы здесь убрать, пока всё не высохло.
Фраза Игоря прозвучала лениво и протяжно, словно утренний туман, нависший над их новым участком в Лохвице. Он произнёс её, не оборачиваясь, пристально глядя на израненный участок с тем спокойствием, что бывает у тех, кто смотрит на работу, предназначенную для другого. В кресле из плетёной лозы он удобно расположился, закинув ногу на ногу, и неспешно помешивал кофе в чашке, источающей аромат умиротворения и отдыха. Чистая футболка и расслабленная поза — всё в его облике говорило о беззаботности воскресного утра.
Тамара застыла на полпути к калитке. В обеих руках она несло два плотно набитых мусорных пакета — итог утренней ревизии кухни. Его слова словно ударили её по воздуху, вырвав последний вдох. Медленно повернув голову, она оглядела то, что он назвал «тут». Это было далеко не просто беспорядком. Перед ней лежало поле битвы. Их идеальный, недавно посеянный газон, который Тамара поливала каждую ночь, превратился в подобие городской свалки.
Вчера здесь разгул устроили его родственники. Все без исключения — двоюродные братья, тёти с мужьями, племянники разных возрастов. Они заявились «на часок посмотреть домик», а остались до глубокой ночи. Теперь на участке остались следы их «визита» повсюду. Жирные пятна от шашлычного соуса на новом деревянном настиле веранды, пластиковые тарелки, погнутые и заляпанные кетчупом, торчащие в газоне как надгробные плиты. Скомканные салфетки, прилипшие к сырой от росы траве. Пустые бутылки из-под пива и лимонада, заброшенные под кусты смородины, которые она с любовью посадила месяц назад. И самое отвратительное — окурки. Десятки, если не сотни, зарытых в остатках салатов, бессмысленно брошенных в цветочные клумбы, потушенных о ножку нового стола.
Вчера Тамара молчала. Целый день она металась между кухней и двором, словно заведённая. Нарезала, мариновала, накрывала, уносила, приносила. Она улыбалась его дяде, который с размаху бросал куриные кости под ноги. Подливала морс его тёте, жаловавшейся, что трава ещё «жидковата» и что «можно было бы и рулонный газон постелить, раз деньги есть». Она молча наблюдала, как его двоюродный брат пытался открыть бутылку пива о край новой водосточной трубы, оставляя уродливую царапину. Весь этот хаос Игорь называл «семейным отдыхом». Он был доволен, обнимал родню, ходил с гордо поднятой головой, демонстрируя своё новое владение. А Тамара оставалась обслуживающим персоналом на этом празднике жизни.
И вот теперь, когда шумная толпа ушла, оставив после себя разрушения и беспорядок, он, отдохнувший и свежий, предлагает ей «прибраться». Не «давай уберём вместе», не «я сейчас всё сделаю», а именно так — безлично. Как будто это её прямая обязанность — убирать последствия веселья его родственников.
Пальцы, сжимающие пакеты, побелели. Она молча, не произнеся ни слова, повернулась и прошла мимо него, не обращая внимания на его удивлённый взгляд. Аккуратно поставила два мешка у стены дома, после чего тихо вошла внутрь. Из глубины участка донёсся шорох. Игорь лениво повернул голову, пытаясь понять, что она сейчас задумала.
Через минуту Тамара вновь появилась на улице, неся в руках два огромных чёрных, сверхпрочных мешка для строительного мусора. Она не взглянула на Игоря. Её лицо было совершенно спокойно, почти отрешённо. Подойдя к краю участка, она бросила мешки на траву и лишь затем подняла на него глаза. В её взгляде не было ни слёз, ни истерики. Лишь холодный, твёрдый, словно сталь, гнев. Тот самый, который не кричит, а действует.
Игорь с недоумением оценил её и мешки. В его уютном мире, состоящем из утреннего кофе и планов на рыбалку, это молчаливое выступление стало неуместным диссонансом. Он всё ещё не осознавал, что спектакль завершён и начался акт возмездия.
— И что за шоу это такое? Решила устроить субботник в промышленных масштабах? — усмехнулся он, отхлебнув кофе. — Восхитительно, конечно, но можно было и без лишних эффектов.
Тамара молчала. Она спустилась с крыльца на траву, её кеды хрустнули по засохшим остаткам вчерашнего салата. С брезгливой точностью двумя пальцами она подняла пластиковую вилку, облепленную жирным майонезом. Как ядовитого паука, она бросила её в один из мешков. Следом отправилась скомканная салфетка, затем вдавленная в землю бумажная тарелка, с которой на газон стекал слизкий кусок помидора. Каждое её движение было чётким, выверенным и наполненным холодным презрением.
Игорь наблюдал некоторое время, и его благодушное настроение начало улетучиваться, уступая место лёгкому раздражению. Он терпеть не мог, когда ему портили утро.
— Хватит дуться. Это же обычное дело после гостей. Женское дело, в конце концов, уют создавать, — бросил он, уверенный в непоколебимости своего довода.
Тамара выпрямилась, её спина стала ровной, словно натянутая струна.