— Нет, — выдохнула она, — просто у меня тоже не с неба всё свалилось. Я трудилась, я устала.
Он поднялся, словно внутренне кипел, но подобрать слова не мог.
— Всё понял. Поеду к маме один.
И ушёл. Казалось, он хлопнул дверью — но не дверью, а их общей тишиной.
На следующий день Людмила Ивановна сама позвонила. Голос был мягким, почти ласковым.
— Тамарочка… я тут подумала. Приходите с Игорем к нам в субботу. К шести. Ужин будет… семейный.
И вот настала суббота. Тамара надела своё синее платье с тем самым воротником, который Игорь называл «деловым». В нём она ощущала себя женщиной, уверенной в собственной цене. Он ехал рядом молча, словно везли не к матери, а на допрос.
Квартира пропахла жареным мясом и тревогой. Людмила Ивановна встретила их улыбкой, широкой, словно витрина в советском гастрономе.
— Угощайтесь, — положила мясо на тарелки, — последнее отдаём, можно сказать…
Они обменялись взглядами. Игорь сжал губы.
— Мама, прошу, без этого.
— А что я? Я — ни при чём! Просто говорю, как есть. У меня пенсия крошечная, Сергей Николаевич перебивается. А некоторые, вон, и премии получают, и отпускные… и всё себе, всё себе.
— Мама!
— Что мама?! — Людмила Ивановна размахнула руками. — Тамара, ты же понимаешь. По-семейному. Нужно помогать.
Вдруг Тамара вспомнила прошлогодний Новый год. За столом было шумно и весело. Но лишь одна фраза свекрови прозвучала словно укол:
— Ну, пусть твоя тоже придёт…
— Раньше вы меня семьёй не считали, — тихо сказала Тамара. — А теперь — семья?
Щёки Людмилы Ивановны покраснели. Наступила тишина. Тяжёлая, как в комнате, где ждут приговора.
— Это другое.
— Нет, это то же самое, — ответила Тамара и поднялась. — Я не банк. И не спасательный круг. Вы вложились неудачно — это ваш выбор. А не моя обязанность.
Домой они возвращались молча. Тишина, что раньше спасала, теперь давила.
Прошла неделя. Зазвонил телефон. Номер свекрови.
— Да?
— Так ты решила, Тамарочка, с деньгами? У нас сроки уже. Пени пойдут.
— Я уже всё сказала.