Месяцы словно тянулись тягуче и медленно, как остуженный мед. Тамара Сергеевна твердо держала ситуацию под контролем — все домашние дела находились под ее пристальным надзором, а обсуждение любых планов сводилось к «маминому мнению». Ольга пыталась устроиться на работу по профессии — в университете, куда мечтала попасть еще на втором курсе, ей вежливо отказали: «нам такие нестабильные семьи не подходят».
Кто-то из знакомых преподавателей дал понять: ваша свекровь уже заходила сюда и, видимо, поделилась «информацией» о невестке.
— Простите, у нас штат заполнен, — оправдывалась заведующая кафедрой, — попробуйте обратиться в другой вуз. Возможно, повезет.
Иногда Ольга размышляла: что удерживает ее здесь, зачем она терпит ежедневные упреки, вздохи, фразы в духе «на твоем месте я бы была благодарна за крышу над головой». Ведь у нее есть свои книги, собственная квартира — пусть и однокомнатная, но зато без чужих тапочек в прихожей и постоянных обвинений.
Решающей в этой истории стала обычная фраза, произнесенная свекровью во время семейного ужина.
— Вот раньше жены были другие, — причмокивала Тамара Сергеевна, отправляя в рот еще одну ложку салата. — За мужем — словно за каменной стеной, молчали. А теперь — гляди-ка, еще что-то доказывает, спорит. Ни стыда, ни совести. Все мои подруги спрашивают: «Как же ты ее выносишь?» А я вот выношу.
— На вашем месте я бы не выносила, — спокойно ответила Ольга. — Я бы ушла. Потому что, знаете, не все хотят быть «мелким шрифтом» в вашей жизни. Некоторые сами чего-то стоят.
На следующий день она собрала вещи. Вложила в рюкзак лишь самое необходимое: пару любимых книг, блокнот, флешку с рукописями, старую кружку с надписью «Женщина — это не приговор».
— Куда ты? — спросил Игорь, стоя в дверях.
— Домой, — ответила она. — В свое пространство. Я не желаю больше быть статисткой в спектакле вашей мамы. Ты можешь остаться с ней — похоже, тебе так спокойнее.
— Но… — начал было он.
— Не надо. Я больше не намерена ничего объяснять.
Она ушла спокойно, без слез и скандалов. Просто закрыла за собой дверь и впервые за долгие месяцы вдохнула полной грудью. У подъезда встретила бабу Любу — ту самую, из почтовых ящиков.
— Ну что, дочка, ушла? — кивнула та, будто все понимала. — Давно пора. Себя береги. У них тут семейное — «маменькин сынок» называется.