— Так-с… — протянул капитан, почесывая лысину. — Значит, кредит оформили без вашего ведома… Кто мог такое провернуть?
— Свекровь. Почти бывшая.
— Понятно… — капитан лениво записал. — И каким образом? Пароли, доступы?
— О, очень просто. Мы с мужем… ну, пока ещё не разведёнными… пользовались одним ноутбуком. Он всегда стоял дома. Почта, личный кабинет в банке… Всё сохранено.
— Ясно… — капитан щёлкнул ручкой. — Тогда заявление примем. Запросы отправим. Но вы должны понимать: процесс затянется. И не факт, что дойдём до конца. Родственные связи, сами понимаете… Могут заявить, что вы сами согласились, а теперь передумали.
— Нет, — голос Тамары стал холодным. — В этот раз не уступлю. Хоть на Первом канале расскажу. Хоть на Красной площади с плакатом выйду.
Капитан усмехнулся.
— Боевые вы, гражданка.
— Уже. Научили. Но Надежда Ивановна, как оказалось, сдаваться не собиралась. Вечером позвонила. Тамара автоматически нажала «Ответить», не успев понять, зачем.
— Вот что, Тамара! — голос прозвучал злым, металлическим, с оттенками победоносного ехидства. — Ты зря объявила войну. Очень зря. Думаешь, мы ничего не знаем? Думаешь, нам не известно, что ты, пока была с Алексеем, переводила деньги своей матери? Думаешь, он молчал?
— И что? — Тамара закатила глаза. — Моей матери, между прочим, пенсионерке, которую вы даже в дом не пустили. Да, помогала. И что?
— Это совместно нажитое имущество! Ты тратила семейные средства без согласия мужа! А теперь возвращай!
— Господи… — Тамара прижала ладонь ко лбу. — Вы серьёзно?
— Абсолютно! — крикнула Надежда Ивановна. — И знаешь что? Мы потребуем половину твоих сбережений! И машину! И посмотрим, как ты запоёшь, оказавшись на улице! Тамара оборвала звонок. Руки дрожали. Но где-то в глубине вдруг стало смешно. По-настоящему смешно.
— Да вы сумасшедшие, — сказала она вслух. — Просто коллекционно сумасшедшие.
На следующий день позвонил Алексей. Голос звучал чуждо. Резко, нервно.
— Слушай, Оля… Зачем ты пошла в полицию? Что ты творишь?!
— Оформление кредита без моего согласия — это статья. Тут не до сантиментов.
— Ты понимаешь, что ломашь нам жизнь?! Родителям — позор! Мне — позор! Ты хоть подумала, что скажут знакомые? Соседи? Коллеги?!
— Скажут правду, — спокойно ответила Тамара. — Что женщина отказалась быть дойной коровой.
— Господи, Оля, никто тебя не доил! Ты всегда была неблагодарной! Тебе всё мало! Всё не так!
— О, вот сейчас было обидно, — с лёгкой усмешкой ответила она. — Прощай, Алексей. Желаю удачи. Особенно твоей маме — в поисках нового спонсора.
И сбросила звонок.
Через неделю прошёл суд по разводу. Быстро, буднично, без излишних эмоций. Тамара подписала документы, поставив жирную точку.
С машиной договорились: продали, деньги разделили. Телевизор забрал Алексей. Кольцо Тамара даже не пыталась вернуть.
Вечером того же дня она зашла в нотариальную контору — открыла вклад на своё имя. На будущее.
— Вот, — сказала Наталья, когда они вечером пили вино, — теперь ты официально свободная женщина. Какие ощущения?
Тамара посмотрела в окно. За стеклом — город, вечер, машины, люди. Жизнь.
— Знаешь, — она медленно улыбнулась, — спокойно. И легко. Как будто наконец разрешили дышать.
— Ну вот, — Наталья чокнулась с ней бокалом, — а говорила: не справишься.
А через месяц Тамаре пришло письмо. Конверт, почерк — узнаваемый до дрожи. Аккуратный, с завитками. Надежда Ивановна.
«Тамара! Мы всё обдумали. Понимаем, что перегнули палку. Но семья — святое. Ты всё равно останешься для нас близким человеком. А Алексей… Алексей тоскует. Давай начнём всё сначала. Обсудим. Мы тебе прощаем.»
Тамара долго смотрела на письмо. Затем спокойно порвала его на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро.
— Нет, Надежда Ивановна, — произнесла она вслух. — Больше никогда.
И поставила чайник.