— Да. Вова ведь не нарочно. Он просто… он не умеет поступать иначе. Ему просто не везёт. Это его судьба.
Тамара усмехнулась, холодно.
— У вас у всех такая судьба. А я одна — дура с ответственностью и ипотекой.
На следующий день Наталья Сергеевна позвонила ей. Без приветствия.
— Я думала, ты умнее. Ты правда хочешь, чтобы твой муж жил с позором на лице? Не желаешь, чтобы семья выбралась из этого? Не хочешь облегчить ему жизнь? — А почему всё время «ему»? Почему не мне?
— Потому что ты женщина. Жена. Ты должна. Ты ушла. И что? Считаешь, будешь счастлива одна со своей независимостью?
— Лучше быть одной, чем между вами двумя и вашими кредитами.
— Вот как. А я думала, у тебя есть сердце. А ты просто эгоистка. Но не переживай. Мы справимся без тебя. Только не смей возвращаться. У нас тут без тебя всё хорошо.
— Передай своему сыну: я согласна на развод.
Разговор оборвался щелчком трубки.
Тамара не плакала. Слёзы закончились где-то между свадьбой и последним визитом Натальи Сергеевны с фразой: «Я это платье покупала, мне решать, как ты будешь в нём выглядеть».
Она подала на развод. Самостоятельно. Без шума. Без сцен. Просто принесла бумаги, отдала их через окно, подписала.
Вечером сидела у Ирины, слушала мультики из соседней комнаты и перебирала старые фотографии на телефоне. На одной — она в белом с Алексеем, на другой — с родителями, которых уже нет. С ними было сложнее, но хотя бы никто не вмешивался в её жизнь под видом «помощи».
Зазвонил телефон. Алексей.
— Ну и что ты добилась? — голос был резким, срывающимся.
— Себя.
Он замолчал. Потом сказал:
— Мама сказала, ты должна ей деньги за платье.
Тамара усмехнулась.
— Пусть пришлёт счёт. Я приложу туда её любимую фразу про «семья — это жертвы».
Вечером она взяла свадебное платье, всё ещё висящее в чехле в шкафу у Ирины, и сдала его в комиссионный магазин. Без сожаления.
— Хорошая ткань, — отметила продавщица. — Как новое.
— Практически не использовалось по назначению, — ответила Тамара и вышла.
На улице начинал моросить дождь.
Она раскрыла зонт, на котором было написано: «Не боюсь ни капли!»
И действительно. Уже — не боюсь.
Прошло три месяца. Тамара сняла небольшую студию у станции метро, окна которой выходили на серый гаражный кооператив и вечную стройку, словно украинская бюрократия. Зато тихо. И никто не говорил:
— А ты что, не позвонила маме Игоря на 8 Марта?
— А почему не сварила куриный бульон, как любит Алексей?
— А не думаешь, что работа в агентстве — это так, между родами?
Теперь всё было иначе.
Никто ничего не требовал.
Иногда тишина казалась гулкой. Особенно вечерами, когда не звонил никто — ни бывший муж, ни подруги, уставшие от чужих разводов, ни тётя Нина с упрёком: «А я вот думала, ты из порядочных».
Тамара научилась ужинать пельменями — не из жалости к себе, а просто потому, что так удобно. Платье в комиссионке продали. Деньги она отнесла в кафе и заказала устрицы. Выяснила: на вкус как резиновый носок, зато теперь не надо хотеть.
И вот в такой ясной, почти стерильной жизни наступил май. И с ним — Вова.
Звонок прозвучал вечером.
Сначала телефон долго молчал. Потом пришло СМС:
«Тама, привет. Это Вова. Срочно нужно поговорить. Пожалуйста. Очень надо. Это не про деньги. Вернее, не совсем. Можно встретиться?»
