— Где мои вещи? — этот вопрос прозвучал в утренней тишине гостиной негромко, но достаточно звонко, чтобы заставить любого вздрогнуть. Любого, кроме Игоря.
Он расположился в своём любимом кожаном кресле — том самом, которое Ольга терпеть не могла за его внушительные размеры и помпезный вид — и неспешно потягивал кофе. Его движения излучали полное спокойствие. С почти медитативной сосредоточенностью он поднёс к губам изящную керамическую чашку, сделал небольшой глоток и поставил её обратно на блюдце, стоявшее на маленьком столике рядом. Головы он даже не повернул. Утренние лучи солнца, проникая сквозь огромное окно, отбрасывали на паркет длинные тени, и в одной из них застыла Ольга, облачённая в лёгкий шёлковый халат.
— Я задала тебе вопрос, Игорь. Где мой кошелёк, банковские карты и ключи от дома?
Только сейчас он решил отреагировать. Не взглянув на неё, его глаза были устремлены куда-то в глубину кофейной чашки, словно он искал там ответы на глобальные загадки.
— У меня, — его голос оставался ровным и безразличным. Звучал он так, будто объявлял прогноз погоды или курсы валют. — И останутся у меня. До тех пор, пока ты не научишься вести себя как порядочная жена, а не как распущенная студентка.
Ольга застыла на месте. Она ощутила, как по её спине пробежал холод, но это был не страх. Это было предвкушение. Она знала своего мужа. Знала его привычку устанавливать полный контроль, когда считал, что ситуация выходит из-под его контроля. Раньше это проявлялось в мелочах: в молчаливом недовольстве, в отмене совместных планов, в демонстративной холодности. Но до такого он никогда не доходил. Он перешёл черту.
— Ты будешь сидеть дома, — продолжил он тем же наставническим тоном, наконец подняв на неё глаза. В его взгляде не было злобы. Лишь холодная, непоколебимая уверенность в собственной правоте. — Если захочешь сходить в магазин за продуктами — сообщишь мне. Я дам тебе ровно столько денег, сколько потребуется. Если захочешь встретиться с подругами — сначала мы обсудим, с кем именно и где, и я приму решение. Ты будешь выходить из дома только с моего разрешения. Ты станешь жить по моим правилам.
Он сделал паузу, ожидая её реакции. Очевидно, он рассчитывал на слёзы, крики, умоления. Приготовился сохранять твёрдость и непреклонность, наслаждаясь ролью хозяина положения, который ставит на место непослушную женщину.
Но Ольга рассмеялась. Не истерично и не громко. Это был тихий, глубокий смех, исходящий из самой глубины грудной клетки. Смех, в котором не было ни капли радости, а лишь концентрированная злоба. Игорь даже немного наклонился вперёд, его лицо впервые с утра дрогнуло, на нём появилось выражение недоумения.
— То есть теперь я должна просить у тебя разрешение на каждый выход из дома и каждую покупку? А ты, милый, не переел ли «Оборзину»?
— Это не смешно! — взревел он, осознав, что его воспитательный замысел с треском провалился. Вскочил с кресла, лицо наконец покраснело. — Ты будешь поступать так, как я сказал!
— Ладно, — неожиданно спокойно согласилась Ольга. Она кивнула, и в её взгляде вспыхнул хищный огонь.
Её движение было молниеносным. Прежде чем он успел что-либо осознать, она подошла к столику и схватила его телефон — новенький, последней модели, предмет его особой гордости. Она не стала разглядывать его или угрожать. Просто повернулась и уверенным, размеренным шагом направилась к балкону. Игорь застыл на полуслове, рот оставался приоткрытым. Он наблюдал, как она выходит на свежий утренний воздух, как рука с его телефоном совершает короткий, точный взмах. Он даже не услышал звука падения с их двенадцатого этажа.
