Ольга вернулась в палату, села рядом с ним и, глядя прямо в глаза, уверенно произнесла:
— Вам предстоит операция, и вы обязательно восстановитесь. Такие вмешательства у нас проводятся регулярно, и результаты всегда успешны. У нас замечательные хирурги.
Она сознательно приукрашивала ситуацию — понимая, что шансы невелики, но верила: надежда способна творить чудеса.
Он долго молчал, затем тихо произнёс:
— Олюша, послушай меня. Я человек состоятельный. У меня есть дочь, но последние годы она общается со мной только ради денег. Я решил — завещаю тебе свой дом, квартиры, всё, что имею.
— Во-первых, вы не умираете, так что хватит этих разговоров, — улыбнулась она. — А во-вторых, мне бы сначала за свою квартиру рассчитаться по коммуналке, а вы тут мне ещё и дом предлагаете!
Сергей Викторович рассмеялся:
— Талант у тебя, детка, всё превращать в шутку. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь… Моё время подходит к концу. Жена моя там меня ждёт. Жалею лишь, что не смог помириться с дочерью.
— Она вас ни разу не навестила? — тихо спросила Ольга.
— Вчера звонила. Спрашивала, когда придут деньги на её счёт. Наверное, завтра прибежит, — с усталой иронией ответил он. — Я виноват перед ней. Очень. Она не может простить мне смерть одной матери… и судьбу другой.
Глубоко вздохнув, он начал рассказывать:
— Мы с женой Татьяной познакомились в шестнадцать. Она была красавицей, я из-за неё в каждой драке района участвовал. После школы она поступила в педагогический, я — в юридический. Поженились в девятнадцать. Через год Татьяна забеременела. А мне на военной кафедре предложили контракт — два года в Африке, где шла война. Там можно было получить воинское звание и приличные деньги. Я уговорил её сделать аборт. Говорил: «Как ты сама справишься? Я заработаю, купим квартиру, а потом народим целую ораву». Она долго плакала, но согласилась.
После операции врач рекомендовал остаться в больнице, но она так просилась домой, что я её забрал. Жили мы тогда в общежитии. Я пошёл на кухню готовить, а она осталась лежать. Прихожу — у неё температура под сорок. Вызвал «скорую» — ехали они бесконечно. В итоге — сильное воспаление, экстренная операция… и больше дети у неё были невозможны.
Она словно окаменела. Я уговаривал её есть, жить, двигаться… Через месяц я отправился в Африку. Отслужил два года, вернулся, купил трёхкомнатную квартиру, заваливал её подарками. Но Татьяна изменилась. Улыбалась, любила меня, но в глазах не было прежнего огня — того, за который я её полюбил. Несколько раз предлагал усыновить ребёнка — отказывалась: «Работаю в школе, детей хватает».
После института я работал в уголовном розыске, потом в спецподразделении, хорошо зарабатывал. Мы с женой открыли юридическую консультацию, потом вторую. Татьяна получила второе образование, стала юристом. Бизнес рос, жизнь налаживалась.
Нам было по сорок два, когда я в отделе полиции увидел двухлетнюю девочку. Она сидела в кабинете следователя — ждала, когда её заберут органы опеки. Оказалось, мать пыталась продать ребёнка, но попала на оперативников. Я посмотрел в глаза этой малышке — и замер. Она была так похожа на Татьяну, что дух захватило.
Дома снова заговорил об усыновлении. Жена отказалась. Но я всё равно поехал в приют, договорился о подготовке к опеке, начал приводить девочку к себе. Когда привёз её домой, Татьяна застыла. Мы удочерили Юлю. И в моей жене снова вспыхнул тот огонь, который погас двадцать лет назад. Мы обожали дочь. Она росла умной, красивой, доброй.
Мы долго решали, рассказывать ли ей правду. Решили — в восемнадцать. Я был против, но Татьяна настояла: «Она имеет право знать, кто она».
Когда Юле было семнадцать, нас пригласили в гости к моему бывшему сослуживцу. Помню тот вечер: ледяной дождь, холод. К Юле прибежала промокшая подруга — Татьяна её отругала, но сразу переодела в тёплый халат, надела шерстяные носки. Девочки собирались смотреть фильмы, заказали пиццу. Мы с женой задержались в гостях. Она торопилась домой. Я, перебрав с выпивкой, раздражённо бросил: «Вызови такси, я приеду позже».
Она согласилась. А водитель, то ли уснул, то ли решил проскочить переезд на красный — не знаю… — голос его дрогнул, слёзы покатились по щекам. — Через час мне сказали: Татьяны больше нет.
Для Юли это был удар. Она замкнулась. Но по её взгляду я понимал: она винит меня. Пытался поговорить — отворачивалась. Отказалась поступать в вуз, связалась с сомнительной компанией. Попала в полицию с наркотиками. Я вытащил её, пытался объяснить, что так нельзя жить. А она кричала: «Ты убил мою мать!»
Тогда я взорвался. И сказал: «Она тебе не мать! Я тебе не отец!» Ей как раз исполнилось восемнадцать. Я думал — поступаю правильно. Дал ей свободу. Но с тех пор она не звонит. Только когда нужны деньги.
Юлю словно окатили ледяной водой. Она на несколько дней замкнулась, словно оцепенела, а потом вдруг попросила меня найти её настоящую мать. Что тут искать? Я отлично знал, где она живёт — сам участвовал в её деле как адвокат, когда она пыталась продать ребёнка. Тогда ей грозило восемь лет тюрьмы, но она вышла на свободу в обмен на отказ от дочери.
Я отвёз Юлю к её биологической матери. Они долго беседовали. А потом началось то, чего я никак не ожидал. У женщины оказалось ещё семеро детей, разбросанных по разным отцам. Никто не работал, сожители сменялись один за другим, в доме царили пьянки, нищета и полный хаос. Юля, тронутая этой жизнью, начала жалеть мать, братьев и сестёр, и просить у меня деньги, чтобы помочь им. Я объяснял, что вся помощь моментально уходит в ближайший ларёк за водкой, но она не слушала. Даже решила взять фамилию своей биологической матери. У нас с женой был счёт, на который мы копили на будущее дочери — чтобы она была обеспечена, независима. Недавно я проверил — счёт пуст. Ни копейки. Позвал Юлю на разговор, а она ответила грубо, обвинила меня в том, что я «похитил» её у родной матери, из-за чего та «сломалась и спилась».
— Почему вы ей не рассказали, при каких обстоятельствах она оказалась с вами? — потрясённо спросила Ольга.
— Зачем? — тихо ответил Сергей Викторович. — Пусть хоть в какую-то семью верит. Если узнает, что её продали, боюсь, потеряет смысл жизни. Я не хочу, чтобы она ненавидела свою мать. Лучше пусть думает, что та просто не смогла справиться.
Ольга покинула палату с тяжёлым сердцем и направилась к кабинету Нины Петровны.
— Скажите, пожалуйста, есть ли у Сергея Викторовича шанс на выздоровление? — тихо спросила она.
— Шансы есть всегда. Даже у тебя — когда ты наконец наденешь платье и подкрасишь глаза, — съязвила доктор, но, заметив серьёзное лицо Ольги, смягчилась: — Не волнуйтесь. В процентном выражении — девяносто пять процентов успеха. Я не первый раз провожу такие операции. И знаю, о чём говорю.
Ольга вышла от заведующей с облегчением. Заглянула к Сергею Викторовичу и, с нарочитой строгостью, объявила:
— Операция послезавтра. Готовьтесь. Завещание отменяется — у вас стопроцентные шансы на полное выздоровление.
Он грустно посмотрел на неё, но в его глазах Ольга заметила слабый, но живой огонёк надежды.
Возвращаясь домой, она заметила, что в окнах квартиры темно — значит, Андрей ещё не вернулся. Сердце сжалось. Она набрала его номер — телефон молчал. Не раздумывая, побежала в школу. Вестибюль был тёмным, но охранник, узнав, кого она ищет, кивнул в сторону спортзала.
Ольга тихо вошла и застыла. Её сын, вместе с другим мальчиком, отрабатывал приёмы под руководством Алексея Николаевича. Директор двигался уверенно, чётко, с лёгкой улыбкой поправлял позиции учеников. Ольга села на скамейку, стараясь не мешать. Андрей был так увлечён, что не заметил маму. После тренировки он обернулся, увидел её и с радостным криком бросился навстречу, хвастаясь, как научился бросать и удерживать противника.
— Мам, я теперь могу любого! — с гордостью заявил он.
Ольга смотрела на счастливое лицо сына и благодарно кивнула Алексею Николаевичу.
Тот подошёл, предложил выпить чай, пока мальчики переодеваются. В кабинете он сказал, что у Андрея хорошие задатки.
— Я хочу проводить занятия и по выходным, — сказал он, и, немного замявшись, добавил: — Вы или ваш муж сможете его привозить?
— Смогу я. Муж — нет. Мы почти в разводе, — ответила Ольга.
— Я тоже, — неожиданно произнёс он и слишком долго смотрел ей в глаза.
Ольга почувствовала, как щёки заливаются румянцем. Поспешно сказала, что, наверное, дети уже переоделись. Они с Андреем вышли из школы, и по дороге мальчик не умолкал — рассказывал о каждом приёме, о тренере, о новых друзьях. А Ольга всё думала о том взгляде. О том, как тепло и спокойно стало рядом с этим человеком.
На следующее утро Андрей с аппетитом доедал блин, и впервые за долгое время сам заговорил о школе:
— Мам, меня там обижали дети богатых родителей. Но теперь я не боюсь. Алексей Николаевич научил меня такому крутому приёму!
— Только аккуратно, не покалечь кого, — улыбнулась Ольга.
— Да что ты, мам! Мы — спортсмены. Мы контролируем свою силу, — важно ответил сын.
Она улыбнулась. Всего два занятия — и её сын снова стал собой: уверенным, весёлым, готовым идти в школу.
На работе Ольга зашла к Сергею Викторовичу:
— Начинается подготовка к операции.
— Я знаю, — тихо ответил он. — Сегодня приедет мой коллега. Мы оформим завещание.
— Никаких завещаний! — резко сказала она. — У вас всё будет хорошо.
Обернувшись, она увидела молодую девушку, подходившую к палате.
— Здесь лежит Сергей Викторович? — спросила та.
— Да. Вы — его дочь? — уточнила Ольга.
— Ну, типа того, — холодно усмехнулась девушка и вошла.
Через несколько минут она выскочила, направляясь к кабинету заведующей.
— Я слышала, моего отца готовят к операции, — начала она.
— Да, всё верно. Не волнуйтесь, всё пройдёт успешно, — спокойно ответила Нина Петровна.
— А могу я, как ближайший родственник, написать отказ от операции? — внезапно спросила Анна.