— Это что такое? Девочка?.. Я ждал сына.
— Андрей, это наша дочь…
Его слова пронзили меня острым кинжалом. Я ещё тяжело дышала после родов, прижимая к груди новую жизнь — маленькое создание с нежной кожей и сморщенным личиком.
Мгновение назад переполнявшая меня радость исчезла, уступая место пустоте.
Игорь возвышался над больничной кроватью, словно чужой человек. Знакомые черты исказились — в его взгляде не осталось ни капли той ласки, что я знала раньше.
— Ты должна была родить сына, а теперь хочешь, чтобы я кормил двоих баб?
— Андрей, мы справимся и без тебя, просто будь рядом, пожалуйста.
Между нами словно выросла непреодолимая преграда. Он не приблизился, не протянул руку к дочери, лишь смотрел мимо нас, как на раздражающее недоразумение.
— Ты даже с этим не справилась. Без мужчины ты никто, а я уйду, — прошипел он, повернулся и вышел, оставив меня в оцепенении.
Медсестра, которая вошла через минуту, не задала ни одного вопроса, молча дала мне платок и забрала малышку в кроватку.
Я не могла понять — как такое возможно? Ведь ещё вчера мы вместе выбирали имена, он ласкал мой живот и обещал стать лучшим отцом в мире.
Следующие сутки превратились в туманное марево. Врачи говорили о восстановлении, кормлении, режиме. Я кивала, но мысли блуждали далеко.
Когда мы с дочкой вернулись домой, Андрей встретил нас с холодным лицом. Он уже собирал вещи.
— Ты здесь загнешься, — бросил он, засовывая рубашки в сумку. — Я вернусь лет через тридцать — посмотрю, во что ты превратишься. Грязь и нищета.
Я прижимала к себе ребёнка, не в силах произнести ни слова. Мир рушился с оглушительным грохотом, и каждое падение камня обрушивалось на меня.
В дверном проёме появилась массивная фигура. Мой дед, Виктор Иванович, выпрямился во весь свой высокий рост. Его глаза, обычно добрые, теперь сверкали молниями.
— Сделаешь шаг отсюда — не возвращайся, — голос деда раскатился, словно гром. — Твоих ног здесь больше не будет. Это дом моей внучки. И моей правнучки. А ты — ничтожество, не мужчина.
Игорь застыл на мгновение, потом усмехнулся, схватил сумку и направился к выходу.
Проходя мимо меня, он даже не взглянул на дочь.
Дверь захлопнулась с таким шумом, что со стены упала фотография нашей свадьбы. Стекло рассыпалось осколками по полу — словно отражение моей разбитой жизни.
Дед подошёл, тяжело опустился на стул рядом. Его большая морщинистая рука прикоснулась к моему плечу.
— Поплачь, Тамарочка. Потом берись в руки. Жизнь продолжается.
Я смотрела на свою дочь. Такой крохотной, такой невинной во всём, что произошло.
Она тихо посапывала, не ведая, что её отец только что вычеркнул нас обеих из своей судьбы. Слёзы лились из моих глаз, но в глубине души зарождалась новая сила — решимость.
— Я отомщу, — прошептала я, целуя нежный лобик малышки. — Но не кулаками и не злобой. А жизнью.
Дед внимательно посмотрел на меня.
— Как ты решила назвать девочку? — спросил он наконец.
Я вытерла слёзы:
— Олеся. Пусть будет Олеся.
