— Безусловно. Но теперь уже в другом доме. Найдите себе иной шкаф для инвестиций. И желательно — с приёмом наличных.
Она проводила их до дверей. Без криков. Спокойно. Ведь настоящая злость — это не истерика. Это холодное спокойствие женщины, которая поняла, что её больше не могут использовать.
В тот вечер она открыла бутылку вина. Не потому, что горечью утоляла боль. А потому что умение отмечать свободу тоже необходимо.
Кот Барсик устроился рядом. Он чувствовал удовлетворение. Он понимал, что теперь здесь наконец воцарится тишина.
Суд прошёл тише, чем ожидала Тамара. Никто не кричал, не бросал папки, не хватался за грудь. Даже стало обидно: столько эмоций вложено, столько обиды накоплено — а всё свелось к сухому «в удовлетворении иска отказать».
Нина Ивановна пришла в кремовом костюме с широкими плечами, словно собиралась не в суд, а на ремейк «Династии». Сидела, выпрямив спину, глядя на Тамару, как на пыльную стену, которая вот-вот рухнет. Рядом Владимир — жалкий, исхудавший, в пиджаке, который, судя по этикетке, висел в шкафу с 2014 года.
Тамара не расплакалась. Она просто смотрела в глаза судье и излагала факты. Без эмоций. Без истерик. Без «как они могли». Только документы, квитанции, выписки, скриншоты переводов и их отсутствие.
— Вы утверждаете, что перевод денежных средств в размере 150 тысяч гривен был сделан в качестве подарка? — спросила судья, не отрывая взгляда.
— Именно так, Ваша честь, — кивнула Тамара. — Без указания цели. Без договора. Без расписок. Просто «на мебель».
— А сторона ответчика заявляет, что это было вложение в будущую долю?
— Это уже они додумали, когда шкаф приехал и понравился.
Судья кивнула, сделала пометку и закрыла дело.
— Отказать в удовлетворении иска. Дом остаётся в собственности истицы. Развод зарегистрирован. Имущественных претензий нет.
Молоток прозвучал. Тамара не ощутила облегчения. Это было… всё? Так просто?
После заседания они встретились у выхода. Нина Ивановна подошла не как мать бывшего мужа, а как человек, который вот-вот достанет из сумочки яд и предложит его с мятным леденцом.
— Ты думаешь, что победила? — прошипела она. — Деньги возвращай.
— А вы мне воздух. За моральный ущерб. Дышала вашей злобой — теперь пусть психотерапевт платит мне роялти.
— Мы ещё увидимся.
— Надеюсь, на улице, и чтобы между нами было не меньше трёх полос движения.
Владимир молчал. Он вообще почти всё время молчал. Только позже, когда Тамара уже села в такси, пришло сообщение.
«Прости, если что. Я не хотел, чтобы так вышло. Просто… я потерял всё и не знал, что делать. Может быть, когда-нибудь…»
Она перечитала его несколько раз. Улыбнулась. Грустно, но с облегчением. И удалила.
Вечером она сидела на террасе. Кот Барсик лежал на коленях, урчал, словно генератор умиротворения. В бокале — белое вино, на телефоне — уведомление от банка: «Поступление зарплаты». Всё как надо.
Тамара взглянула на закат. На тот самый лес, который теперь был только её. Ни Владимира, ни его матери, ни их претензий.
Она больше не была замужем. Не была должной. Не ощущала вины. Она была женщиной, которая вышла из суда не сломленной, а с чётким осознанием: никто не вправе отбирать то, что ты построила сама. Ни морально, ни юридически, ни через шкаф.
И если завтра вновь явится какой-нибудь красавчик с грустными глазами и заваленной кредиткой — у неё будет один простой ответ:
— Пшел вон, котёнок. Иди строй свой дом. А этот уже занят. Свободной женщиной, крепким интернетом и шкафом, в который ты больше не влезешь.
