Вам у нас понравится!
— Настя, я тут подумал, — голос Ильи, прозвучавший за её спиной, был наполнен той особой, тяжёлой важностью, которая охватывает человека, принявшего великое и, по его мнению, безусловно правильное решение. — Короче, в течение следующих шести месяцев я собираюсь переводить всю свою зарплату Оле. На Витю.
Настя не обернулась. Её рука, сжимающая рукоять тяжёлого кухонного ножа, на мгновение застыла над разделочной доской, где ярко-оранжевой россыпью лежала нарезанная морковь. Ритмичный, умиротворяющий стук ножа о дерево прекратился. На сковороде рядом всё ещё шкворчало масло с луком, наполняя кухню тёплым, уютным ароматом, который вдруг показался неуместным, искусственным.
Он приблизился, сбросил на стул портфель и ослабил узел галстука, словно совершая тяжёлую трудовую победу.
— Ему нужен новый компьютер, нормальный, игровой. Ты же знаешь, у них сейчас всё связано с этим. Одежду нужно обновить, он растёт, как на дрожжах. Плюс репетиторы, английский, математика… В общем, ему надо обеспечить только самое лучшее. А это, как ты понимаешь, стоит немало денег.
Он произносил это с гордостью, тщательно подбирая слова, наслаждаясь каждым оттенком своего благородства. В его представлении он выглядел почти героем — ответственным отцом, готовым на любые жертвы ради своего ребёнка. Он обошёл стол и заглянул Насте в лицо, ожидая увидеть одобрение, восхищение, возможно, даже лёгкую женскую зависть к своей бывшей жене, которой достался такой замечательный мужчина.
Настя медленно подняла голову. Её лицо, ещё только что расслабленное и сосредоточенное на готовке, превратилось в неподвижную, непроницаемую маску. Она смотрела на него так, словно видела впервые. В её взгляде не было ни удивления, ни возмущения, лишь холодное, пристальное внимание, которое заставило Илью почувствовать себя неловко. Его самодовольная улыбка исчезла.
— А мы на что жить будем, Илья? — тихо спросила она.
Вопрос был настолько простым и разумным, что Илья на мгновение растерялся. Он ожидал чего угодно — упрёков, споров о сумме, но не этого бытового, элементарного вопроса, который разрушал всю величественную конструкцию его поступка. Он отмахнулся от него, словно от надоедливой мухи.
— Ну ты же работаешь, — беззаботно ответил он, словно это объясняло всё. Как будто её зарплата не была её личным вкладом в их общую жизнь, а представляла собой некий общественный фонд, созданный именно для таких случаев.
И всё. Эта фраза, произнесённая легко и с полным непониманием её значения, стала тем камнем, который вызвал лавину. Настя молча положила нож на доску, идеально ровно, параллельно краю. Затем она так же медленно и аккуратно вытерла руки о кухонное полотенце.
Каждое её движение было лишено спешки. В ней не было гнева, который выплёскивается наружу криком. В ней рождалось нечто иное — твёрдое, холодное и острое, как лезвие ножа, который она только что отложила в сторону.
Она выпрямилась, и Илье вдруг показалось, что она стала выше ростом. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде он уже не увидел ни жены, ни партнёра. Он узрел чужого человека.
— А ты считаешь, что пока ты всю свою зарплату отдаёшь своему сыну от другого брака, я буду тебя содержать? Сейчас вот, ага! Разбежалась прям! Теперь у нас раздельный бюджет, милый мой!
