Он осознал, что логическими доводами и просьбами эту ледяную преграду не сдвинуть с места. Требовался ответный ход. Не голосом, не ссорой, а конкретным поступком.
Он намеревался продемонстрировать ей, что этот дом по-прежнему остаётся его территорией, что он не просто жилец без прав, а настоящий хозяин.
В субботу он вложил последние деньги в покупку новой игровой приставки — самой передовой, сверкающей, громко заявляющей о своей высокой стоимости. Это стало его манифестом независимости.
Вечером он тихо вошёл в гостиную, где Настя сидела с книгой на диване. Он не стал обращать на неё внимания. Подойдя к большому телевизору — центру их общего мира, месту, где они вместе проводили время за фильмами, — он начал методично отсоединять провода.
Отодвинул их старый медиаплеер, смахнул стопку её журналов с тумбочки. Все эти действия он выполнял с подчеркнутой решительностью, словно завоеватель, водружающий знамя на новой территории.
— Что ты делаешь? — её голос прозвучал ровно, без тени удивления, словно она была готова к этому.
— Обустраиваю свою зону отдыха, — не оборачиваясь, ответил Илья, распаковывая блестящий чёрный корпус приставки. — Купил на свои деньги. Буду использовать в своё свободное время. У тебя же нет возражений? Я лишь применяю твою логику.
Он внутренне ликовал. Он обнаружил её уязвимое место, атаковал её же средствами. Сейчас она должна была взорваться, начать спорить, что телевизор — общее имущество, и он не вправе тут распоряжаться.
Тогда её прославленная система «раздельного бюджета» дала бы трещину, и он одержал бы верх. Он подключил приставку, и экран засиял яркой, агрессивной заставкой новой игры.
Настя молча наблюдала за ним несколько секунд. Затем отложила книгу, поднялась и направилась не к нему, а к большому, комфортабельному креслу у окна — её любимому месту, приобретённому на первую премию. Илья усмехнулся, полагая, что она просто удаляется в свой угол.
Однако она не села. Захватив подлокотники и слегка напрягаясь, она сдвинула кресло с места. Ножки с противным скрипом скользнули по паркету. Она потащила его из гостиной в коридор.
— Что ты делаешь? Ты с ума сошла?! — вскрикнул он, поражённый её поступком.
Ответа не последовало. Оставив кресло в коридоре, она вернулась. Подошла к журнальному столику, который они выбирали вместе, смеясь в мебельном магазине. Без слов сняла с него вазу и так же методично, ухватив за край, потащила за креслом.
Потом настала очередь торшера, создававшего в комнате мягкое, тёплое освещение. Она просто выдернула вилку из розетки и унесла его.
Гостиная стремительно опустела. Она не тронула диван, на котором сидела, и телевизор, который он недавно занял. Она забирала всё, что делало эту комнату «их» — уносила тепло, уют, общие воспоминания. Оставляла лишь голые стены, диван и его победоносный, сверкающий экран.
Когда последний предмет — стопка их совместных фотоальбомов со столика — исчез из помещения, она остановилась в дверном проёме и посмотрела на него. В её взгляде не было ни гнева, ни обиды. Лишь холодная, иссушающая пустота.
— Я просто освобождаю свою половину от всего, что было куплено на мои деньги или поровну, — произнесла спокойно. — Ты правильно сказал, это твоя зона отдыха. Вот и отдыхай. Только теперь это действительно только твоя территория. Наслаждайся игрой. Здесь больше нет ничего «нашего»…
