Наталья поднялась и подошла к окну. Дождь равномерно стучал по стеклу.
«Кто-то должен разрушить эту преграду, — размышляла Наталья. — Если не я, то кто же? Алексей не замечает её. Подруги отвернулись. Никого больше нет».
Впервые за все годы их знакомства Наталья перестала думать о том, что «следует» или «не следует» поступать как невестке. Она размышляла о том, что обязана сделать как человек. Как женщина, которая на мгновение смогла заглянуть в бездну чужого одиночества и испугалась за себя. Решение возникло само собой. Оно было тихим, но непоколебимым. Завтра она снова отправится к ней. Но на этот раз всё произойдёт иначе.
***
На следующий день Наталья проснулась с ясным планом действий. Она воздержалась от слов с Алексеем. Он бы снова попытался её отговорить, а эта битва не его. Это была их с Тарамой Сергеевной схватка с общим врагом — одиночеством.
После работы она направилась не в супермаркет, а на небольшой цветочный рынок. Она долго бродила между прилавками, вдыхая благоухание роз и лилий, пока не заметила их. Крупные, плотные бутоны нежно-розовых пионов. Когда-то Алексей упоминал, что это любимые цветы его матери. Владимир Александрович преподносил их ей каждое лето. Наталья приобрела самый большой букет, который только удалось найти.
Она снова не стала звонить. Поднялась на этаж, задержалась у двери, собирая волю в кулак, и нажала на звонок. Долгое время никто не открывал. Наталья уже собралась воспользоваться ключом, как вдруг за дверью раздались тихие шаркающие шаги. Дверь приоткрылась на цепочке. В щели мелькнул усталый, настороженный глаз.
— Что ещё? — голос Тарамы Сергеевны звучал хрипло и враждебно. Наталья молча подняла букет. — Это для вас, — тихо произнесла она.
Свекровь переводила взгляд с цветов на Наталью, в её взгляде несколько секунд боролись удивление и недоверие. Наконец, она с лязгом сняла цепочку и отворила дверь. Она была одета в то же платье, что и вчера. Казалось, она не сомкнула глаз всю ночь. — Зачем? — коротко спросила она, отступая в сторону и пропуская Наталью внутрь.
Наталья направилась на кухню. Она не стала осматриваться и комментировать беспорядок. Она нашла самую большую вазу, наполнила её водой и бережно поставила пионы в центр стола. Яркое, живое пятно мгновенно преобразило унылую кухню. Тамара Сергеевна молча наблюдала за её действиями, прислонившись к дверному косяку.
— Сейчас я поставлю чайник, — произнесла Наталья, словно они встречались ежедневно. Она достала из сумки упаковку травяного чая с ромашкой и мятой и пачку овсяного печенья.
Они сидели друг напротив друга за столом в звенящей тишине, которую нарушали только тиканье часов и посвистывание закипающего чайника. Тамара Сергеевна не притронулась к чаю или печенью. Её взгляд был устремлён на пионы. Губы плотно сжаты, лицо оставалось неподвижным.
Наталья понимала, что первое слово — за ней. От него зависело многое. Она глубоко вдохнула. — Тамара Сергеевна, — начала тихо и ровно, глядя не на свекровь, а на сложенные на столе руки. — Я знаю, что мы с вами никогда не были близки. И, вероятно, не станем. Но сейчас это не имеет значения.
Она подняла глаза и встретилась с её взглядом. — Я просто хочу, чтобы вы знали… Вам не нужно быть сильной рядом со мной. Вам совершенно не обязательно казаться сильной, если у вас нет на это сил. Я вижу, как вам тяжело. И я не осуждаю вас. Я не жалею вас. Я просто… хочу помочь. Пожалуйста, позвольте мне.
Она не сказала «вам нужна помощь». Она попросила разрешения войти в её закрытый мир. Просто посидеть рядом.
***
Слова Натальи повисли в воздухе. Тамара Сергеевна сидела неподвижно, словно статуя. На её лице была непроницаемая маска. Казалось, она либо не услышала, либо не захотела услышать. Наталья уже подумала, что потерпела поражение, что стена слишком толстая.
Но затем она заметила, как по каменной щеке свекрови медленно скатилась одна единственная слеза. За ней последовала вторая. Подбородок Тарамы Сергеевны задрожал, словно у маленького ребёнка, отчаянно старающегося сдержать слёзы. Она сжала губы ещё сильнее, но это уже не помогало.
