Наконец-то я отыскала его. Игорь Бондаренко. В личном деле значилось место работы — геологическая экспедиция на Севере.
Там же была пометка: «Уволился в 1971 году по собственному желанию». После того, как отец предъявил ему ультиматум.
Он проживал на другом конце города. Мне открыла дверь высокая, изящная фигура пожилого мужчины с совершенно белоснежными волосами и поразительно ясными голубыми глазами.
— Вы… Игорь Бондаренко? — спросила я.
— Да, — кивнул он. — А вы от Ани. Проходите.
В его небольшой, скромной квартире находилось множество книг и карт.
— Она умерла, — сказала я прямо.
Он медленно покачал головой. В его голубых глазах на мгновение погас свет.
— Я знаю. Я это почувствовал.
Я достала диктофон.
— Она оставила это. Думаю, это для вас.
Я включила запись. Голос Тамары Ивановны наполнил комнату: «…Прости, что он носит чужое имя».
Старик закрыл веки.
— Глупая, — наконец произнёс он с бесконечной нежностью в голосе. — Её не за что прощать. Она выбрала сына.
Она уберегла его. Её отец мог разрушить ему жизнь, так же как пытался разрушить наши.
— Она всю жизнь…
— Я знаю. Я тоже, — ответил он, взглянув на меня. — Я так и не женился. Ждал? Возможно, нет. Просто не встретил никого, кроме неё. Она была… светом. Он на меня похож?
— Очень, — честно призналась я.
Вечером я вернулась домой. Андрей сидел на кухне.
— Я нашла его, — тихо сообщила я.
Он поднял на меня глаза.
— Он жив. И всё это время… помнил. Он просил передать тебе вот это.
Я протянула ему толстую книгу — сборник стихов, который он читал ей на кассете «Первая гроза».
На форзаце была надпись: «Анне. Моему единственному свету. И.Б. 1968». А ниже, другим, уже дряхлым почерком: «Андрею. От отца».
Андрей долго всматривался в книгу. Затем встал и, не произнеся ни слова, направился в комнату матери.
Ночью я проснулась. Слёз не было, но сквозь стену доносились тихие, прерывающиеся звуки.
Я прислушалась. Это была та самая кассета. «Наш смех. Одесса. 1986». Голос его матери, молодой и звонкий, и голос отца, которого он лишь недавно обрел.
Андрей не стирал из памяти её образ. Он возвращал её себе. Истинную. Полноценную. Со всей её любовью, болью и смехом.
Призрак в нашей квартире наконец обрел покой. Он не исчез. Он просто перестал плакать.
