— Ирина, — Алексей всё же набирается смелости, говорит тихо, украдкой глядя на Аню. — Мне надо поговорить с тобой. Доченька, пойдёшь погулять, ладно? Я куплю тебе любимое мороженое — чуть позже… Аня хлопает дверью и убегает.
Алексей опускает голову, голос звучит приглушённо, с упрёком: — Ирин, я дурак. Правда… Дурак, говоришь? Если бы всё было так просто… В комнате воцаряется мёртвая тишина, словно в морге.
Меня охватывает желание закричать, разнести всё вокруг, перевернуть стол, разбить чашки. Но я лишь судорожно сжимаю руки, пытаясь согреть их остывшей кружкой, и шепчу про себя:
— За что ты сломал нашу жизнь, Лёша? В тот же вечер я заперлась в спальне, повернув ключ до щелчка. Сердце бешено стучит в груди. От окна веет весенней пылью и ароматом чего-то давно ушедшего — наверное, тоски.
С улицы доносится беззаботный смех дворника, где-то на лестнице хлопает дверь. Дом живёт своей обычной жизнью. А наша семья — словно замерла, треснула в невидимом месте, и эта трещина расползается, угрожая разрушить всё до основания.
— Ирина… — Уходи! Голос дрожит, как в детстве, когда дед ругал за двойки. — Прости, я… — Алексей потерян, не знает, что сказать. И правда — что тут скажешь? После такого…
*** Ночь окутана странной, липкой тишиной. Я не пыталась заснуть, просто лежала, глядя в потолок, ловила каждый вдох, считая их, как когда-то считала овец под убаюкивающий шёпот дождя.
Но теперь ни дождя, ни овец, ни намёка на сон — только звенящая пустота и тяжёлое предчувствие, что пути назад, к безмятежному «до», уже нет. В голове роится мысль: откуда всё это?
Почему столько лет жили, словно в тихой заводи, а потом — словно удар по голове — одна фраза, сказанная не мне, а Олесе. Тёте Олесе. Близкой подруге семьи, между прочим. Алексей тоже не спал.
Слышала, как он прокрался на кухню, долго стучал ложками, хлопал дверцей холодильника. Нервы. Я изучала его, как старую книгу — когда он в тревоге, начинает дотирывать посуду до блеска. Раньше терпела… но теперь ярость клубилась под сердцем, словно ядовитый дым.
А утром — будто ничего и не было. Утро — это перевёрнутая кукла: внутри измученная душа, снаружи — маска благополучия.
— Мам, ты не сердишься на папу? — спросила Аня, размазывая масло по хлебу. Я посмотрела на неё: глаза покрасневшие, но во взгляде упрямая решимость, как у Алексея.
Невыносимо было смотреть. — У нас с папой взрослый разговор, Анечка. Такие вещи за завтраком не обсуждают.
— Я думала, он любит только тебя, — нахмурила лобик.
— Правда-правда. — Люди порой совершают ошибки… Ах, как хотелось закричать: «Да, дорогая, люди ошибаются — и расплачиваются за это сполна!» Но как объяснить это ребёнку? Да и себе самой? Алексей провожал Аню в школу. Я осталась на кухне и, наверное, впервые за много лет, по-настоящему боялась остаться одна.
Наедине с собой. Без него. Это больше не семья, а лишь её жалкий осколок. Прошло два дня — вязких и бесцветных, словно пережёванная подошва. Алексей изо всех сил пытался сохранять спокойствие: приходил вовремя, мыл за собой посуду, даже старался завязать разговор за ужином.
Но между нами висел воздух, густой, словно кисель. Хотелось спросить что-то — но не хватало ни сил, ни слов.
— Ирин, — однажды вечером начал Алексей, наконец нарушив молчание. — Я не знаю, как тебе это объяснить.
— Просто скажи. Ты мне муж или нет? — Ты знаешь, что люблю тебя… но… я запутался. Всё вышло глупо… Олеся… Олеся — не просто подруга… Его голос дрожал. Я смотрела в его глаза и вдруг увидела искреннее раскаяние.
Ему тяжело лгать. Но легче мне от этого не стало. — Зачем ты говорил, что любишь? В чём смысл? Ты взрослый человек… Почему не подумал обо мне? О дочери?
— Я думал. Я… да, я идиот. Просто… с Олесей мы разговаривали… и её взгляд… Она понимает меня так, словно всегда знает, что я чувствую… А ты… Он замолчал.
Хотел сказать что-то ещё, но не смог. Тут я почувствовала: боль не отпускает. «А ты…» — словно мы оба виноваты. Я не удержалась и спросила строго: — А я что? Говори! Я что, не так тебя понимаю? Не умею слушать?
Алексей потрясённо покачал головой. — Нет, не в этом… Я не знаю, как объяснить, честно. Всё навалилось. Работа… возраст… Ты сильная, Ирин… А с Олесей я как мальчишка, как в двадцать… Словно жизнь улыбается мне, понимаешь?.. Дурак я… Я долго молчала. Думаете, хотелось устроить скандал? Нет. Хотелось понять, откуда во мне столько усталости. Или это не усталость? Может, пустота? Вечером — новая стадия семейного «разговора».
Без криков и упрёков. Просто сели на кухне втроём: я, Алексей, Аня. — Дети понимают больше, чем кажется, — начала я. — Помните это… — Мам, ты же не уйдёшь, да? — в глазах Ани — паника. — Мы семья, — ответил Алексей медленно, — но людям порой нужно учиться говорить правду. Вышло ужасно неловко. Аня ушла в свою комнату.
