Его долги, его любовницы, его страхи, выделенные в отдельную графу «уязвимости».
— Кто он был? — прошептала я, скорее обращаясь к стенам, чем к сыну. — Коллектор? Шантажист?
— Он не мог… — начал Алексей, но его голос прозвучал неуверенно. Он тоже пристально смотрел на стену с фотографиями. — Может, он был частным детективом? Помогал людям…
— Помогал? — я взорвалась истерическим смехом. — Посмотри на эти лица, Леша! Они выглядят так, будто им помогли? Он ломал их! Он собирал на них компромат, а потом вешал их разрушенные жизни себе на стену, как трофеи!
Я швырнула папку на пол. Листы разлетелись веером. Алексей поспешил собирать их, словно пытался восстановить разбитую репутацию отца.
— Мы не знаем всей правды, мама. Нельзя торопиться с выводами. Он был моим отцом. Он был твоим мужем!
— Именно! Я спала с ним в одной постели! Я готовила ему завтраки, пока он в соседней комнате решал, чью жизнь разрушить дальше!
Мой взгляд метался по стеллажам. Сотни папок. Сотни судеб. Я стала вынимать их одну за другой, вчитываясь в первые строки.
«Объект „Игорь П.“… зависимость… склонен к неконтролируемой агрессии». «Объект „Елена К.“… скрывает внебрачного ребенка… основной рычаг давления».
Рычаг давления. Это слово повторялось снова и снова.
Алексей пытался меня остановить, умолял, почти просил.
— Мама, хватит. Ты себя изматываешь. Давай уйдем отсюда, вызовем юриста, полицию… они разберутся.
Но я не могла остановиться. Это было похоже на падение в бездну. Я должна была докатиться до самого дна, чтобы осознать её глубину.
И я его нашла. Дно.
Папка под номером 204. Внешне ничем не отличалась от остальных. Черная, с тисненым номером. Но когда я раскрыла её, дыхание перехватило.
На первой странице была фотография. Совсем свежая. На ней был Алексей. Мой сын. Он сидел в кафе, смеялся, а напротив него сидела девушка, которую я видела впервые.
А под снимком — тот же безжалостный, клинический отчет. «Объект „Алексей Д.“… установлен контакт с „Еленой З.“… объект проявляет повышенную эмоциональную привязанность… ситуация под контролем».
Ситуация. Под. Контролем.
Я медленно подняла глаза на сына. Он всё ещё стоял, держа в руках разлетевшиеся листы, смотрел на меня с мольбой.
Он защищал чудовище. Монстра, который вел досье на собственного сына.
В самом низу страницы я заметила приписку, сделанную рукой Ивана. «Требуется корректировка. Привязанность может стать угрозой для основного плана».
Основного плана. Какого ещё, к черту, плана?
Я протянула папку Алексею. Молча.
Он взял её, нахмурился в непонимании. Потом взгляд упал на фотографию.
Я видела, как кровь отступила от его лица. Как понимание, уродливое и страшное, заполнило его глаза.
Он смотрел то на папку, то на меня, и в его взгляде больше не было жалости. Лишь холодный, всепоглощающий ужас.
Алексей уронил папку.
Он смотрел на снимок девушки, Елены, и я видела, как в его голове пронеслись все разговоры, все встречи. Всё это было ложью. Спектаклем.
— Но зачем? — его голос едва слышался.
— Я не знаю, Леша. Но она — часть его «плана».
Он поднял на меня глаза. Ужас сменился чем-то иным. Твердым. Холодным. Отцовским.
— Что мы будем делать?
Этот вопрос изменил всё. Не «что ты будешь делать?», а «что мы будем делать?».
— Полиция отпадает, — сказала я решительно. Шок уступал место ледяному расчету.
