Она без труда обнаружила палату. Анна расположилась на кровати у окна, подперев голову подушками, и с мечтательным выражением листала глянцевый журнал. На удивление для «умирающей» она выглядела бодро: волосы были аккуратно уложены, а на лице — легкий макияж. Вторая койка в комнате оставалась пустой.
Увидев Татьяну, Анна отложила журнал и надела на лицо актёрскую маску страдания.
— Танечка… ты пришла… — тихо прошептала она, протягивая руку. — Я знала… я знала, что у тебя доброе сердце…
Татьяна не приблизилась. Она остановилась у двери и поставила пакет на тумбочку.
— Привет, Анна. Как ты себя ощущаешь?
— Плохо, Танечка, очень плохо… — заплакала Анна. — Сердце болит, в груди жжение… Врачи утверждают, что чудом выкарабкалась… Всё это нервы… Наш разговор… Я не выдерживаю… Прошу, прости меня…
— Я тебя прощаю, — спокойно ответила Татьяна.
Анна на мгновение замерла, изумленная такой быстрой сдачей. Но вскоре взяла себя в руки.
— И ты… прости меня, если я ошибалась… — продолжала она свою инсценировку. — Деньги… серьги… это мелочи по сравнению с жизнью… Я всё верну, Танечка, до последней гривны, лишь бы ты была рядом…
— Хорошо, — так же спокойно кивнула Татьяна. — Рада, что ты осознала это.
Она замолчала, уставившись сестре прямо в глаза.
— Я разговаривала с одним знакомым врачом, Анна. Он трудится в этой больнице, в кардиологии. Сказал, что у тебя был обычный гипертонический криз. И завтра тебя выпишут.
Выражение лица Анны постепенно изменялось. Скорбная маска спадала, открывая замешательство, а затем и злобу. Её щеки залил болезненный румянец.
— Что? Какой еще врач? Что ты говоришь? — зашипела она, садясь на кровать.
— Тот, кто сообщил мне, что ты находишься в обычной палате, а не в реанимации. И что твоей жизни ничего не угрожает, — ровным тоном продолжила Татьяна. — Так что прекрати этот спектакль, Таня. Он не удался. Ты пыталась манипулировать мной, играя на моих чувствах. Это было низко. Даже для тебя.
Анна смотрела на неё с открытым ртом. Она была поймана с поличным. Вся её тщательно построенная драма разрушилась.
— Ты… ты мне не веришь? Родной сестре? — пролепетала она, делая последнюю попытку сохранить роль жертвы.
— Нет, — отрезала Татьяна. — Больше не верю ни одному твоему слову. Я пришла, чтобы сказать тебе это лично. И ещё кое-что. Держись от меня подальше. Ты и вся твоя семья. Если вы ещё раз попытаетесь вмешаться в мою жизнь, я не буду молчать. Расскажу всем всё. И про деньги, и про серьги, и про твой сегодняшний спектакль. У меня есть свидетели. Например, дядя Виталий.
Она повернулась и направилась к выходу.
— Ты пожалеешь! — донеслось ей в спину злобное шипение Анны. — Я тебе этого никогда не прощу!
Татьяна не обернулась. Она вышла из палаты, прошла по пустынному больничному коридору и толкнула тяжелую входную дверь. Яркое солнце ослепило её. Она глубоко вдохнула свежий воздух и впервые за много дней ощутила истинную свободу. Война завершилась. И она вышла из неё победительницей.
Развязка наступила через месяц, на юбилее той самой тёти Лиды. Татьяна долго раздумывала, стоит ли идти. Она понимала, что это будет как выход на ринг. Но Игорь убедил её.
— Пойдём, — сказал он. — Но не одна. Пойдём вместе. Пора показать им, что ты не одна.
И они отправились. Когда Татьяна вошла в банкетный зал под руку с представительным седовласым мужчиной, воцарилась тишина. Все взгляды устремились на них. Анна, сидевшая во главе стола рядом с именинницей, побледнела, а затем покраснела.
Вечер проходил напряжённо. Родственники бросали на Татьяну косые взгляды, перешёптывались. Анна играла свою привычную роль — страдающей, несправедливо обиженной сестры. Она демонстративно игнорировала Татьяну, но громко, чтобы все слышали, жаловалась соседке на «черствость некоторых людей» и «пошатнувшееся здоровье».
