— Здравствуй, Ольга. Можно войти?
Ольга без слов отошла в сторону. Елена Викторовна вошла на кухню, поздоровалась с Тамарой Ивановной и с тяжестью опустилась на стул.
— Я пришла извиниться, — начала она, не поднимая взгляда. — За себя и за сына-неразумца. Ирина… она провела у меня эту неделю. Господи, какая это была неделя!
Елена Викторовна с горечью поведала, что Ирина, поселившись у неё, сразу перестала притворяться. Она целыми днями валялась на диване, смотрела сериалы, требовала то одно, то другое. Жалобы на жизнь, на Ольгу, на Алексея, на весь мир не прекращались. Ни о какой помощи по дому и речи не шло.
— Я говорю ей: «Ирина, может, хотя бы посуду помоешь?». А она отвечает: «Ой, тётя Елена, у меня так давление скачет, так голова болит, сил нет». А через пять минут уже с подругой по телефону трещит, обсуждает, какой у Лёшки диван мягкий и какой телевизор большой.
Переломным моментом стал разговор, который Елена Викторовна случайно услышала. Ирина жаловалась подруге: «Представляешь, эта старая карга меня заставляет работать! А зачем мне трудиться? Лёшка — телок, заманить его кусочком мяса — и он опять растает. Квартирку-то мы у его фифы отобьём, никуда она не денется. Главное — зацепиться, а там дело техники».
— Когда я это услышала, у меня всё внутри похолодело, — со слезами в голосе рассказывала Елена Викторовна. — Я ведь ей доверяла! Жалела её! А она… она просто использовала всех нас. В тот же вечер я выставила её за дверь. Сказала, чтобы ноги её в моём доме не было. Она мне в лицо смеялась. Говорит: «Ничего, я к Лёшеньке вернусь, он меня простит».
— А где Алексей? — тихо спросила Ольга.
— Снял комнату у друга на окраине. Не звонит, не пишет. Ему стыдно, Ольга. Он всё понял. Понял, какую подлость ему родная кровь устроила. И как он поступил с тобой… Он просил меня передать, что… что он был неправ. Во всём.
Елена Викторовна подняла на Ольгу глаза, полные слёз. — Прости его, если сможешь. И меня прости. Я была слепа, старая дурочка.
Ольга молчала. Она не испытывала злорадства, лишь горечь и усталость. Она взглянула на мать, которая одобрительно кивнула.
— Я подумаю, Елена Викторовна, — наконец произнесла она. — Мне нужно время.
Прошёл ещё месяц. Алексей так и не появился. Ольга вернулась к работе. Полёты, новые страны, свежие впечатления — всё это помогало отвлечься, но вечерами, возвращаясь в пустую квартиру, она ощущала, как наваливается тоска. Она скучала. Скучала по их совместным ужинам, по его ворчанию, когда она слишком долго собиралась, по тому, как он встречал её в аэропорту, какой бы уставшей она ни была.
Однажды, вернувшись поздно ночью из рейса, она заметила его. Он сидел на ступеньках у её подъезда, сгорбившись от холода. Рядом стоял небольшой букет белых роз — её любимых.
Он поднялся навстречу. Похудевший, осунувшийся, с виноватыми глазами.
— Ольга… — начал он, и голос его дрогнул. — Я знаю, что не имею права… Но я больше так не могу. Каждый день прихожу сюда. Просто сижу и смотрю на твои окна.
Они молча поднялись в квартиру. Он так и стоял в коридоре, не решаясь пройти дальше.
— Я всё осознал, Оль, — говорил тихо, сбивчиво. — Понял, какой я идиот. Как мог поверить ей, а не тебе? Как мог так с тобой поступить? Она просто увидела во мне слабость. Увидела, что я устал, что мне не хватает домашнего уюта, и сыграла на этом. А я, словно баран, повёлся. Прости меня. Знаю, что «прости» — всего лишь слово. Но больше не знаю, что сказать. Я люблю тебя. И я всё испортил.
Ольга смотрела на него и видела не предателя, а несчастного, запутавшегося человека, который совершил ужасную ошибку. В её душе боролись обида и жалость.
