— Что это значит? — грозно поинтересовалась Нина Петровна.
— Это означает, что ваш сын съезжает.
— Куда он уезжает? Это же его жилище!
— Это мой дом. И я больше не намерена кормить нахлебников.
— Как ты смеешь! — взорвалась свекровь.
— Смею. Отдайте ключи.
— Какие ключи?
— От квартиры. Я знаю, что у вас есть дубликат.
— Не отдам!
— Тогда вызову полицию.
Нина Петровна подняла настоящий переполох. Она кричала, что Тамара разрушает семью, что так с родственниками не поступают, что всегда считала невестку порядочной девушкой.
— Хорошая девочка закончилась, — спокойно произнесла Тамара и набрала номер полиции.
— Здравствуйте, нужна помощь. Бывшие родственники отказываются вернуть ключи от моей квартиры и покинуть помещение.
Через полчаса прибыли двое сотрудников. Они выяснили ситуацию, проверили документы на квартиру.
— Гражданка, — обратились к свекрови, — отдайте ключи и покиньте квартиру.
— Но здесь живет мой сын!
— Ваш сын не является собственником жилья и не имеет права распоряжаться им.
При понятых Нина Петровна нехотя достала ключи из сумочки и бросила их на пол.
— Пожалеешь еще! — крикнула свекровь на прощание. — Останешься одна!
— Буду одна, но со своими деньгами, — ответила Тамара.
Алексей молча взял чемодан и вышел вслед за матерью. У порога обернулся:
— Тамара, может, еще подумаешь?
— Думать больше не о чем.
Спустя неделю Тамара подала заявление на развод. Совместно нажитого имущества почти не было — квартира изначально принадлежала Тамаре, машину она тоже купила на свои средства. Делить было нечего.
Алексей пытался звонить, просил встретиться и поговорить. Обещал, что все изменится, что будет самостоятельно оплачивать все расходы.
— Поздно, — отвечала Тамара. — Доверие восстановить невозможно.
— Но я же люблю тебя!
— Любишь или мой кошелек?
— Тебя, конечно!
— Тогда почему три года жил за мой счет и не испытывал угрызений совести?
Алексей не мог найти ответ на этот вопрос.
Развод оформили быстро — Алексей не стал сопротивляться, понимая бессмысленность споров. Суд признал брак расторгнутым.
Нина Петровна еще месяц названивала Тамаре, то плакала в трубку, то угрожала, то просила деньги на лекарства. Тамара слушала молча и сбрасывала звонки.
— У меня давление поднялось из-за тебя! — жаловалась свекровь.
— Лечитесь за счет сына, у него есть накопления.
— Он говорит, что денег жалко!
— Вот и прекрасно. Теперь вы понимаете, что я чувствовала три года.
Полгода спустя Тамара встретила Алексея в магазине. Бывший муж выглядел измученным, одежда потеряла прежнюю свежесть.
— Привет, — неуверенно поздоровался Алексей.
— Здравствуй.
— Как дела?
— Отлично. А у тебя?
— Нормально… Живу пока у мамы.
— Понятно.
— Знаешь, я понял, что был неправ. Действительно слишком много на тебя взваливал.
— Понял?
— Да. Сейчас сам оплачиваю все мамины расходы и осознаю, как это тяжело.
— Но ведь у тебя есть накопления.
— Были. Потратил на мамины лекарства и ремонт ее квартиры.
— И как, жалко денег?
Алексей помолчал, затем честно признался:
— Жалко. Очень жалко.
— Теперь представь, что так три года подряд.
— Понимаю. Прости меня.
— Уже простила. Но это ничего не меняет.
— А если я все исправлю? Стану другим?
— Алексей, ты изменился только тогда, когда остался без моих денег. Это не перемены, а вынужденные обстоятельства.
— Но ведь я осознал свою ошибку!
— Осознал, когда пришлось самому платить. А если бы я продолжала содержать всех, ты бы так и не понял.
Алексей кивнул, понимая правоту Тамары.
— Мне пора, — сказала Тамара и направилась к кассе.
Дома Тамара заварила чай и устроилась у окна с книгой. В квартире царила тишина — никто не требовал денег на телевизоры, лекарства или другие нужды. На счету лежали средства, которые принадлежали только ей самой. Никто не диктовал, как ими распоряжаться.
Закрыв дверь за бывшим мужем полгода назад, Тамара впервые за долгое время ощутила настоящее облегчение. Оказалось, что свобода от финансовых паразитов ценнее любых семейных уз. Теперь каждая потраченная копейка была осознанным выбором, а не вынужденным расходом.
Тамара больше никогда не позволяла садиться себе на шею. Она научилась говорить «нет» и не чувствовать вины за отказ содержать чужих взрослых людей. Деньги снова стали инструментом для воплощения собственных планов, а не средством выживания для окружающих иждивенцев.
