Марина проснулась в 6:48 не по своей воле, а из-за того, что на кухне кто-то яростно шуршал фольгой. Сначала ей показалось, что это сон — ведь как можно в здравом уме разворачивать селёдку под шубой в семь утра в понедельник? Тем более, не ей.
Но, увы, это была не шуба. Это была Тамара Ивановна со своим ритуалом: кофе в турке, бутерброды в тостере (без спроса, можно ли им пользоваться) и, главное, фольга. Она почему-то оборачивала в неё все подряд, даже яйца, сваренные всмятку.
Марина вздохнула и потянулась за телефоном. Игорь уже ушёл. Или сбежал. Теперь он так делал: ускользал по-английски, чтобы не попасть под утренний фронт между матерью и женой.
Она поднялась, завязала халат и медленно отправилась на кухню, словно хирург, который шаг за шагом готовится к операции, зная, что будет больно.
— О, проснулись! — бодро поприветствовала свекровь, не оборачиваясь. — Я тут вам кофе сварила. Надеюсь, не обидитесь, что взяла вашу турку? Игорь сказал, что вы не пьёте крепкий кофе. Но я приготовила как надо, не кислятину вашу!
— Я не проснулась, — сухо ответила Марина, усаживаясь на табурет. — Меня разбудили.
— Ой, прости, конечно! — театрально взмахнула руками Тамара Ивановна. — Мне казалось, что дом — это общее пространство. Мы теперь семья. Или я ошибаюсь?
Марина повернулась к ней и долго смотрела, словно пытаясь понять, человек ли перед ней или шкаф-купе с претензиями. Тамара Ивановна выдержала взгляд и, как опытный танкист, продолжила:
— Кстати, насчёт комнаты. Я подумала, раз мне временно у вас жить, может, ту комнату с гардеробом можно переоборудовать? Я всё сама сделаю. И шкаф из Икеи выкину — он всё равно качается, спать рядом с ним опасно.
Марина вспыхнула.
— Это не гардероб. Это МОЯ комната. С моими вещами. И вы здесь временно, насколько я понимаю, всего на пару дней.
— Ну-ну… — Тамара Ивановна сделала глоток кофе. — «Пару дней» — это вы придумали. А Игорь говорил, что я могу остаться сколько угодно. У него вообще были серьёзные разговоры с юристом о долях в квартире.
Марина замерла. В воздухе повисло глухое «дзззз», как перед коротким замыканием. — Какие, к чёрту, доли? — спросила она холодно.
— Ну так, — пожала плечами свекровь, будто говорила о семечках. — Вы же в браке. Значит, имущество общее. Половина — Игоря. А он — мой сын. Молодец, что квартиру купили до брака. Но всё меняется…
Марина поднялась, пошатываясь, словно теряла равновесие. Молчала. В её глазах застыл коктейль из ярости, унижения и… страха.
Игорь пришёл поздно, как обычно тихо и на мягких подошвах. Но в этот раз Марина не стала ждать зала, вышла ему навстречу в коридор, скрестив руки на груди и взглянув ледяным взглядом.
— Нам нужно поговорить, — коротко сказала она.
— Так сразу? Даже не разулась… — попытался пошутить он.
— Ага. Чтобы тебе было, откуда уезжать. В тапках не гоняем.
Он понял. Всегда знал, когда приходит момент, после которого отступать поздно.
— Марина, ты опять всё раздуваешь. Это моя мать. Она просто стареет. Ей одиноко. Что тебе жалко?
— Мне жалко, что я — лохушка, — язвительно ответила она. — Что я была достаточно глупа думать, что ты уважаешь мои границы. Что ты — не такой, как все. А ты как все. Даже хуже. Хитрый. Медленно подминаешь всё под себя. Сначала зубную щётку. Потом кресло. Потом мать.
— Не драматизируй, — фыркнул он. — Она же не навсегда. Пока жильё ищем…
— Да, с моим шкафом и моей туркой. И твоими юристами? Знаешь, что такое «добрачная собственность», Игорь? Это когда ты, как минимум, НЕ ЖИВЁШЬ В КВАРТИРЕ СО СВОЕЙ МАТЕРЬЮ.
Он отвернулся, будто хотел уйти от упрёков. Но Марина продолжала:
— Ты говорил с нотариусом?
Он молчал. Его молчание было громче любого «да».
— Понятно, — кивнула она. — Завтра ты и твоя мама уезжаете.
— Ты не имеешь права меня выгонять. Я прописан! — неожиданно повысил голос Игорь, словно внутри него что-то сломалось.
— А я могу аннулировать твою прописку через суд, потому что собственник — я. Не мы, а я. Ты прописан как член семьи, которого я вычеркиваю. С завтрашнего дня.
