— Ты ничего не понимаешь, — ответил он с раздражением, уже не скрывая злости. — Тебе просто нравится ощущать себя хозяйкой. Но семья — это не про «твоя квартира» и «твои границы». Это про компромиссы и взаимопомощь. А ты — эгоистка, Марина.
— А ты паразит, Игорь. С хорошо поставленным голосом и мамой в придачу. Всё. Завтра я вызову юриста. А ты — ищи себе новую прописку.
Игорь вышел, захлопнув дверь.
Марина осталась стоять в коридоре. Ноги дрожали, в груди пылал огонь. Но это был не конец. Это было начало конца.
Из кухни раздался голос:
— Вы хоть тапочки ему купите! А то ходит по линолеуму, как будто по асфальту!
Марина закрыла глаза.
Потом, собравшись, она спокойно направилась в комнату, взяла папку с документами на квартиру и положила её в сумку.
Завтра она отправится в юридическую консультацию. А вечером закажет суши.
Себе. Одной. Без кофе по-турецки и фольги.
Марина не сомкнула глаз уже третью ночь подряд.
Сначала — тревожная бессонница, когда мысли кружат, словно в трёхкомнатной хрущёвке. Потом — притуплённая апатия, состояние, в котором вроде бы и не спишь, но и не живёшь. Полутень существования. В глазах — раздражение, в горле — ком, в душе — целый пруд ядовитых жаб, накопившихся за два года брака с Игорём.
А ведь когда-то было тепло. Он приносил ей апельсины и предлагал сделать ремонт «по её вкусу». Сейчас же обсуждает с нотариусом долю своей матери в её квартире. Вот такой прогресс.
Марина сидела на краю дивана в той самой «гардеробной», где её единственная слабость — коллекция обуви — теперь упакована в мешки. Тамара Ивановна сказала, что «туфли на каблуке после сорока выглядят жалко» и что «ненужное нужно отдавать». Сама она, впрочем, надела на Марину пару из Massimo Dutti и ходила по дому в них, словно в тапочках.
Марина смотрела в одну точку и тихо повторяла про себя:
— Раз… два… три… и пошли вы оба к чёрту.
Утром, словно человек с чётким планом, она отправилась в консультацию. Юрист, женщина лет шестидесяти с каменным лицом и цепким голосом, внимательно выслушала её рассказ и медленно кивнула.
— Прописана? Отлично. Но квартира ваша собственность. Значит, можно выписать. Конечно, через суд. Но вы сильнее, чем думаете. А насчёт свекрови — в каком она статусе в квартире?
— В статусе ходячего конфликта, — устало ответила Марина. — Живёт без моего согласия. Игорь просто привёл её с вещами в воскресенье. С фразой «поживёт немного».
Юрист улыбнулась:
— Знаю я это «немного». У меня такой «немного» три года на даче прожил. Потом судился, что сарай его. Выписывайте обоих. Чем быстрее — тем лучше. Начните с письменной претензии. Я вам шаблон пришлю. И адвоката дам хорошего. Он с такими делами на «ты». Только предупреждаю: Игорь попытается воздействовать через чувства. Он уже начал, не так ли?
Марина кивнула. И сама это ощущала. С каждым днём Игорь становился мягче, внимательнее. Говорил нужные слова. Протирал ей очки (впервые за два года!). Согревал плед. Обнимал мимоходом за плечи. Но всё было липким, словно варенье на липучке. Притворным. Показным. Она уже не верила.
— А если он не подаёт на развод? — осторожно спросила она, словно прощупывая почву.
— Вы и сами можете. И подать иск о признании брака утратившим смысл. Аргументов у вас достаточно. Тут дело не в юридике, а в силе духа.
Марина вышла с приподнятой головой. Шаг был сделан. А в почте уже лежал шаблон заявления.
Дома, вопреки ожиданиям, царила тишина. Только из кухни доносился приглушённый голос:
— …да, конечно. Я её понимаю. Женщина одинокая. Без семьи, без поддержки. Ну, с характером, да. Но ведь с ней можно по-хорошему…
Марина замерла. Это был Игорь. Он говорил с кем-то. Она прислушалась.
— …да не уйду я. Ты что. У нас совместная жизнь, просто сейчас кризис. Я всё улажу. Поживи пока здесь. Я скажу, что у тебя давление. Потом привыкнет.
Марина ворвалась на кухню с таким выражением лица, что даже микроволновка перестала тикать.
