Марина влетела на кухню с таким выражением лица, что даже микроволновка перестала издавать свои привычные звуки.
— Привыкнет? — произнесла она тихо и спокойно. — Ты сейчас о ком говорил?
Игорь вздрогнул от её слов. — Марина, давай поговорим…
— Я уже всё услышала. Хватит. Ты не просто предал меня. Ты обесценил наши отношения. Я — не какая-то случайная женщина с улицы. Я — человек, который искренне любил тебя. Который впустил тебя в свою жизнь и в свой дом. А что ты сделал? Превратил мою квартиру в проходной двор?
Он вспылил.
— Тебя всё время что-то не устраивает! Я стараюсь ради семьи, а ты…
— Ради себя и мамы, — перебила она. — А я — просто фоновая картинка. «Квартира Марины», «ремонт Марины», «еда от Марины»… Но Марина больше не ваш шведский стол. Забирай свою мать и уходи.
В этот момент Тамара Ивановна, к удивлению, уже стояла в дверях.
— Знаете, Марина, — с ядовитой интонацией сказала она. — Вы с самого начала были эгоисткой. Я это вижу. Всё для себя, всё «моё». А в семье должно быть «наше». И вообще, у нас с Игорём с детства особая связь. Он для меня — единственный. А вы — просто женщина, которую он нашёл в трудный момент. Вам просто не повезло.
Марина долго смотрела на неё без выражения. Затем перевела взгляд на Игоря.
— Один? — спросила с прищуром. — Тебе тридцать девять, и ты «один»? С мамой, которая выбирает тебе носки и стирает мои трусы, думая, что это «дерзкая мода»?
— Не перегибай! — внезапно накричал Игорь, впервые по-настоящему повысив голос. — Мама старается! А ты только командуешь. Всё «моё», «мне», «для меня»! Семья — не монолог!
Марина подошла ближе — медленно и без криков.
— Семья — это когда тебя уважают. Когда в дом не приводят человека, которого ты не выбирала. Не ставят перед фактом. Не планируют за твоей спиной делёжку твоей квартиры. Семья — это не когда ты с мамой обсуждаешь, как меня сломать. Это сговор. И знаешь что?
Она резко открыла шкаф и достала папку.
— Вот уведомление. Вы оба обязаны освободить квартиру в течение десяти дней. А дальше — суд. Хотите по закону? Получите.
Игорь раскрыл рот, потом закрыл. Казалось, он впервые увидел её настоящую — не мягкую, не заботливую, не удобную. А злую, сильную и равнодушную.
А равнодушие страшнее ненависти.
— Ты с ума сошла, — прошипел он. — Мы же семья…
— Нет, Игорь. Семья — это когда защищаешь, а не делишь.
И она вышла. Впервые — легко.
На следующий день её разбудил звонок.
— Марина Анатольевна? Это Виктор Михайлович. Я представляю Игоря Сергеевича. Мы хотели бы предложить вам компромисс…
Марина усмехнулась.
— Передайте Игорю, что я больше не завтракаю компромиссами. Я люблю яичницу. Одинарную. На одном масле. Без мамы в прикуску.
— Простите?
— Прощайте.
Она сбросила звонок, открыла окно и глубоко вдохнула. В квартире пахло кофе и тишиной. Скоро будет суд. А потом — вечная тишина.
Суд длился ровно восемнадцать минут. Марина воспринимала это не как скуку, а как глоток воздуха после долгого удушья.
Игорь пришёл в сером костюме, в котором когда-то делал ей предложение. Интересно, специально ли. Тамара Ивановна была в чёрной вуали. «На кого давим, Тамара Ивановна? На судью или на жалость?» — подумала Марина.
Она почти всё время молчала. За неё говорил юрист, представивший документы: выписку из Росреестра, нотариальные бумаги о добрачной собственности, свидетельства о регистрации брака и компрометирующую информацию об Игоре.
— Ответчик проживает в квартире без согласия собственника, — спокойно резюмировал юрист. — И более т…
