— Логично. Теперь у тебя ещё и семейный пропуск.
— Не надо издеваться, Оль. Я ведь не враг тебе.
— Нет, просто молчал все эти годы. Спокоен был, когда меня дома унижали. Когда мать называла «позором семьи», ты делал вид, что не слышишь.
— Я не знал, что ты всё так воспринимаешь, — развёл руками Дмитрий. — Ты же всегда была… ну, другой.
— Да, «другой». Та, кого проще игнорировать. Не защищать. Не приглашать на праздники. Не интересоваться, как она одна выживает в городе.
Он присел на край дивана и взглянул в окно.
— Слушай, ты жива. И, судя по всему, не просто выжила, а ещё и неплохо устроилась. У тебя тут… — он оглядел просторную гостиную — …всё очень даже.
— Ты пришёл любоваться интерьером или что-то сказать?
— Мам с папой волнуются.
— Волнуются, что у меня муж не дурак и не даст им ни копейки?
— Дело не в этом.
— Конечно. У них всегда «не в этом дело». Хотя всё крутится вокруг денег, внешнего успеха и хороших фоток для родственников из Полтавы. Они бы даже на мои похороны не пришли, если бы не узнали, что теперь я Коваленко.
— Ты слишком сурова, — выдохнул он. — У мамы характер такой. Просто она по-другому не умеет.
— А я не могу быть для них удобной дочерью. И не собираюсь этому учиться.
Он встал и прошёл по комнате, словно примеряя себя к её жизни.
— Я подумал… раз ты теперь в столице, может, сможешь помочь и мне. Жена хочет открыть студию маникюра, а я кредит взять не могу. Ты могла бы…
— А-а… Вот мы и добрались до сути визита, — усмехнулась Ольга. — Не «помириться», не «прости, что был трусом», а «дай денег».
Дмитрий застыл. Потом вздохнул и поднял руки, словно на допросе.
— Да! Я пришёл попросить. Как ещё? Родители не помогут, у нас ипотека, двое детей, работы толком нет. Ты в шоколаде, Оля. Муж у тебя с деньгами. Ты могла бы помочь. Ради семьи.
— Ты хоть осознаёшь, что сказал? Ради семьи… той, которая отвернулась от меня. Семьи, где я была чужой.
— Люди меняются.
— Нет. Люди просто начинают нуждаться. Это не перемены, а стратегия выживания.
