— Ладно, — тихо произнесла Светлана. — Видимо, я тебя недооценила.
— А борщ-то есть?
Тамара улыбнулась:
— Ешьте у себя дома или в кафе. Ужин — не обязательство. А доброта — не признак слабости.
Она бросила им вызов, села за стол и оставалась спокойной.
В субботу ровно в полдень в дверь раздался звонок: один, два, три коротких звука, без стука и без предварительного звонка на телефон.
Тамара не торопилась. Она спокойно мыла полы, методично, словно смывая с квартиры всю ту пыль, что годами оседала в углах — обиды, слова, взгляды.
— Сейчас, сейчас… — пробормотала она, снимая резиновые перчатки.
Открыла дверь.
На пороге стояли они. Светлана — в пальто, застёгнутом на одну пуговицу, с лицом, полным смирения. Виталий — немного позади, с видом человека, которого принудили прийти.
— Мы ненадолго, — сухо заявила Светлана. — Хотим поговорить. По-человечески.
Тамара взглянула на них, затем на часы.
— Пять минут. Потом я ухожу. У меня дела.
Они вошли тихо.
Светлана оглядела коридор взглядом. Не произнося вслух, но Тамара почти слышала её мысли: «обои опять не переклеили…»
— Вот, — начала женщина, сев за стол, — мы с Алексеем подумали. Погорячились. Но и ты, Тамара, будь помягче. Мы же одна семья. Мы тебя не считаем врагом.
— Не врагом, — повторила Тамара. — Просто вы учите меня, критикуете, вторгаетесь в личное пространство. Всё это — вроде бы по-доброму.
— Нельзя же на каждый визит обижаться! — вмешался Виталий. — Мать твоя ведь не приходит…
Тамара молча посмотрела на него. Он замолчал. Светлана подхватила:
— Вот именно. Вы живёте отдельно. Ни разу не пригласили. То работа, то отпуск… Как будто мы чужие.
— Так и есть, — спокойно ответила Тамара. — Я вам не дочь. Вы мне не родители. Я вас не выбирала. Уважение приходит не по факту брака. Его заслуживают своим отношением.
— Значит, не пустишь нас поухаживать за внуками? — брови Светланы поднялись, голос дрогнул. — Вот как… Живём-живём, а потом — раз! — и выметайтесь.
— Вы хотите не внуков, а власть, — тихо, но уверенно ответила Тамара. — Чтобы всё было по-вашему, чтобы я была «удобной», терпеливой, молчаливой.
— А ты что, не терпеливая? — перебила Светлана. — Вот как сейчас все женщины. Только и говорят о границах, правах, свободах… А в семье надо терпеть! Я вот сорок лет с его отцом прожила… и ничего!
— Именно поэтому вы ходите по чужим квартирам, потому что сорок лет молчали. Я — не буду.
Наступила тишина. Комната словно наполнилась напряжением до потолка. Воздух казался острым, словно ножом.
— Мы уйдём, — сказала Светлана, поднимаясь. — Но запомни: как ты к нам, так и мы к тебе.
— Прекрасно, — кивнула Тамара. — Только вы — в чужом доме, а я — у себя. Вот в чём разница.
Виталий тяжело встал, даже не попрощавшись. Дверь захлопнулась громко.
Тамара осталась у окна. Руки дрожали. В груди не было боли, а была свобода. Новая. Непривычная. Немного страшная, но настоящая.
Вечером муж вернулся с работы. Уставший, в помятой рубашке, с глазами, где уже читался вопрос.
— Они приходили?
— Да. Поговорили.
Он молчал. Потом подошёл и сел рядом.
