Он усмехнулся, и эта усмешка стала тем самым последним щелчком курка. Ирина Викторовна, которая по счастливому совпадению тоже была у нас, тихо одобряюще хмыкнула. Я улыбнулась — впервые за долгое время искренне и по-настоящему. Они ничего не поняли. Совсем ничего. И в этом была вся прелесть.
Всю последующую неделю я готовилась к отъезду. Сделала ровно то, чего от меня ожидали: поверхностно убралась, не вдаваясь в детали. Протерла пыль на видимых местах, помыла пол по центру комнат, не заглядывая под диваны. Загрузила стиральную машину, но оставила бельё мокрым, свернутым комком внутри барабана. В холодильнике остались лишь пара яиц, засохший кусок сыра и половина бутылки кефира. Продукты покупать я «забыла». Кастрюли были чистыми — но это была последняя партия сияющих кастрюль. Мой маленький бунт проходил тихо и незаметно. Я не оставляла после себя беспорядка, а лишь пустоту, которую им предстояло заполнить самим.
В день отъезда Алексей отвёз меня на вокзал. Поцеловал в щёку рассеянно, уже погружённый мыслями в свои дела. Когда поезд тронулся, увозя меня прочь от прежней жизни, слёз не было. Вместо них меня охватило невероятное и пьянящее облегчение — словно с плеч свалился огромный, тяжёлый мешок, который я таскала тридцать лет. Впереди меня ждала свобода на две недели. А у них — правда.
Первые три дня ощущались настоящим раем. Мы с сестрой гуляли по городу, заходили в маленькие уютные кафе, смеялись до слёз, вспоминая детство. Я спала до десяти, читала книги, которые годами пылились на полках, и впервые за долгие годы чувствовала себя не функцией, не прислугой, а просто женщиной — Ольгой. Сознательно выключила звук на телефоне. Пусть они побывают одни.
Первое сообщение от Алексея пришло вечером второго дня: «Ты рубашки мне не погладила?» — коротко и требовательно. Я прочитала и отложила телефон. На третий день посыпались целые град сообщений: «Где соль?» «У нас нет хлеба?» «Как включить эту адскую стиралку? Она не отжимает». «Почему холодильник пуст? Ты что, не могла купить продуктов перед отъездом?» Я читала всё это с мстительным удовольствием, представляя его растерянное лицо. Он, привыкший к тому, что всё само собой появляется, как по волшебству, столкнулся с суровой реальностью: волшебница уехала в отпуск.
На четвёртый день позвонила Ирина Викторовна. Её голос дрожал от праведного гнева. Я молчала, прикрыв трубку рукой, чтобы сестра не услышала моего смеха. В трубке на мгновение повисла ошарашенная тишина, а затем её прорвало. Она кричала, что я неблагодарная, что всю жизнь ради нас старалась, что её сын голодает, а я тут отдыхаю. Что она сама сейчас всё уберёт, и пусть мне будет стыдно!
