Осенью Таня пыталась уговорить брата поступить в ПТУ и освоить профессию тракториста, обещая помочь с деньгами.
Однако Игорь твердо отказался, заявив, что и так хорошо зарабатывает и не намерен снова сидеть за партой.
Тем не менее, Таня понимала истинную причину его отказа: он боялся потерять окружение, где впервые почувствовал себя значимым, где с ним считались и общались почти на равных уважаемые в деревне мужчины.
А поступить в ПТУ означало вернуться в прошлое, где ему вновь пришлось бы сталкиваться с беспринципной уличной шпаной, а сил и желания на это не оставалось.
Игорь вспоминал тот день, когда впервые ему пришлось принимать осознанное решение.
Жарило в июльский полдень.
Коровы, ища тень, разбежались по тальниковым кустам, и он изрядно истер ноги до колен, собирая их в стадо, чтобы повести на вечернюю дойку.
На ферме обнаружили, что одна стельная телка пропала.
Собрали несколько мужчин и отправились на поиски.
К ночи нашли животное в кустах у реки, а рядом — лохматого теленка на тонких, неустойчивых ногах.
Когда они несли их обратно на ферму, уже смеркалось.
К полуночи, голодный и измотанный, Игорь пришел домой, где явно его не ждали.
В кухне мать, уже изрядно выпившая, угощала подруг копченой колбасой, горбушей и шоколадными конфетами.
Все это запивали «катанкой».
Пьяный отчим, который после ухода Татьяны тоже не гнушался рюмкой, спал на лавке в сенях.
Вика, зашторившись в своем уголке, слушала дребезжащий, обмотанный изолентой и потрепанный магнитофон.
Игорь не стал заглядывать в холодильник, зная, что вся вчерашняя зарплата уже пропита, а на плите кисли кастрюли с остатками недельных щей.
«Мы тут твою зарплату отмечаем», — начала мать, но, заметив, как у сына побагровело лицо, замолчала.
Женщины за столом заволновались, и одна из них уронила лавку.
На шум прибежал отчим, громко заявляя, что он выкормили и выпоил пасынка, теперь тот должен быть благодарен и относиться к нему как к родному.
Игорь молча выбежал на улицу, перепрыгнул через сломанный забор и двинулся через огороды к реке.
К сестре он пришел уже под утро, не стал ее будить, похрустел огурцом с грядки и лег спать в бане.
Утром Вика прибежала и рассказала Тане о случившемся.
Та, разбудив брата, не стала задавать много вопросов, налила ему стакан молока, показала, где ключи от дома, и к вечеру поручила растопить баню.
Так, с молчаливого согласия деверя, Игорь осел у них.
Жить в праздности и без дела ему снова не пришлось, ведь и здесь они с трудом сводили концы с концами, только-только налаживая хозяйство.
Хотя ферма была несложной, требовалось немало сил и внимания.
Трудились сообща.
Пока родители работали, Игорь присматривал за племянницей, поливал огород, убирал в стойлах и таскал на ферму, что в пяти километрах, тяжелые мешки с крапивой для поросенка.
Зато стал есть досыта.
Дни проходили размеренно.
Однажды вечером прибежала встревоженная Вика, передала сестре какую-то бумагу и записку от матери.
«Вот, Игорю принесли, — пояснила она, — похоже, повестка».
Игорь боялся армии больше всего.
По рассказам деревенских парней он знал, что все проблемы, создаваемые местной уличной шпаной, которая все еще досаждала, покажутся ему пустяком.
Весь день он молчал, а вечером сестра случайно застала его в огороде за кустом смородины с топором в руках.
Почувствовав неладное, подошла.
Брат стоял бледный, как мел, и на ее безмолвный вопрос, дрожа всем телом, заикаясь сказал: «Вот, думал, если без пальца на руке, не возьмут…».
И, уронив топор, заплакал у нее на плече.
Прощание прошло в родительском доме.
Ради такого случая Игорь пошел на примирение с матерью и отчимом, или, по крайней мере, делал вид.
Они, обрадованные, так пригубили горькой, что к концу и не помнили, по какому поводу устроили пир.
Перед самым отъездом Игорь отвел сестру в сторону и попросил: — Ты, пожалуйста, присматривай за Викой.
Пока меня нет, она совсем без присмотра останется.
Она, как я вижу, вся в мать пошла, ветреная.
— Конечно, она же не чужая, — вздохнула Таня. — Ничего, Игорь, главное, пиши мне, если что — сразу пиши.
Службу Игорю пришлось проходить на подводной лодке, правда, из-за продолжающегося кризиса она уже несколько лет не выходила дальше пирса.
Пока он четыре суток трясся в поезде до Одессы, не мог насмотреться за окном на бескрайние тайгу, степи, деревни, неоновый свет и ярко украшенные ночные города.
Никто из ребят, едущих с ним, не мог представить, что он впервые не только сел в поезд, но и вообще покинул пределы своего района.
Он оказался в новом, совершенно незнакомом и враждебном мире.
Но жизнь не остановилась, как думал Игорь, а, напротив, взяла его в оборот, заставив снова приспосабливаться и подстраиваться под новые условия.
Он служил, а Таня, ожидая писем, после работы ежедневно бегала на почту.
Прошел второй год службы, когда однажды, открыв очередной конверт с знакомым почерком, она вместо подробного письма брата увидела лишь строчку: «У меня проблемы, и я не могу их решить. Но жить так дальше я не могу. Прости».
Почти потеряв сознание, она с слезами на глазах выбежала на остановку.
Уже через пару часов Таня сидела в кабинете военкома, который по внутренней связи пытался связаться с Одессой и командиром части.
Похоже, все выяснили, уладили, и беда миновала.
Собравшись с силами, Таня снова по вечерам писала ровные строчки очередного письма, терпеливо описывая мельчайшие детали их жизни, деревенские события и осторожно настраивая брата продолжить службу по контракту.
И вот, наконец, он дома, который за эти два года там, в сыром, чужом и ненавистном Одессе, снился ему…
