Прошла неделя с того дня, как он оставил на подоконнике Екатерины розу.
Дмитрий вновь стоял у её окна, на этот раз без цветов. Он просто наблюдал, как она суетится на кухне, занята приготовлением ужина. В проёме окна мелькнул ещё один силуэт. Кто это — дочь? Внучка? Разглядеть было трудно.
— Прогуливаетесь? — послышался позади знакомый голос.
Дмитрий обернулся. На него с укором смотрела Татьяна, соседка с третьего этажа.
— Добрый вечер, — пробормотал он, чувствуя себя застигнутым врасплох.
Он тяжело вздохнул. Объяснять было бессмысленно — Татьяна всегда поддерживала Екатерину.
— Как она поживает? — спросил он негромко.
Соседка сжала губы.
— Всё у неё в порядке. Внуки навещают, подруги не забывают. Сад у неё — загляденье, соседи только и ахают. А ещё в хоре ветеранов поёт, у них часто концерты проходят.
Дмитрий кивнул. Екатерина всегда обожала цветы и обладала прекрасным голосом, хотя раньше стеснялась выступать. Видимо, теперь стала увереннее — без него.
— Не приходите больше, Дмитрий, — сказала Татьяна уже мягче. — Не тревожьте её душу. Ей было очень тяжело после вашего ухода. Если бы не дети и внуки… — она покачала головой.
— Скажите… она заметила? Розу на подоконнике? — спросил он с осторожностью.
— Конечно, заметила. И вас видела. В окно. Она же не слепая. Знаете, что сделала? Высушила ту розу и поставила в вазу. Но не думайте, что простила. Говорит, хранит как напоминание.
***
Последние месяцы мысли о возвращении к Екатерине всё чаще занимали Дмитрия. Он всё больше осознавал, во что превратилась его жизнь с Оксаной — бесконечные просьбы о деньгах, её сыновья, появлявшиеся только с очередными требованиями, постоянные упрёки, холодность, нарастающие долги. Это было не семейное тепло, а скорее союз по расчёту, где он выступал в роли единственного донора.
Кульминацией стал разговор, который он случайно услышал накануне вечером. Оксана разговаривала по телефону с подругой, полагая, что Дмитрий уже спит.
— Да надоел он мне, понимаешь? — раздражённо говорила она. — Старый, вечно бурчит. Но квартира хорошая, и всё оплачивает. Потерплю, куда деваться… Осталось только, чтобы завещание на меня оформил — я уже намекала.
Дмитрий тихо прикрыл дверь спальни и лёг в кровать. Впервые за три года он ясно понял, насколько ошибся, променяв сорок лет с Екатериной на эту пустую иллюзию. Вернуть прошлое невозможно. Но хотя бы прекратить это — в его силах.
Утром он сообщил Оксане о своём решении.
— Уходи, — без эмоций сказала она. — Раз уж решил — не тяни.
— Я соберу вещи…
— Собирай.
Он молча уложил в чемодан самое нужное — одежду, документы, лекарства, пару книг. На всё ушло не более получаса. Оксана стояла в дверях спальни, скрестив руки, и наблюдала за ним с непроницаемым выражением лица.
— Прощай, — сказал он, берясь за ручку входной двери.
Она не ответила. Только губы сжались ещё сильнее.
Он вышел на улицу с чемоданом и сумкой через плечо. Было странно осознавать, что за три года совместной жизни почти ничего не осталось. По сути, он уходил с тем, с чем и пришёл. Ни общих воспоминаний, ни настоящей близости, ни чего-то по-настоящему ценного.
Дмитрий присел на скамейку в сквере и достал телефон. Нужно было позвонить сыну — попроситься переночевать. А завтра начинать всё заново — в семьдесят четыре. Перспектива не радовала.
Теперь нужно было решить, как поступить дальше. Оксана вряд ли захочет покидать квартиру, которую он для неё купил. Возможно, придётся вернуться в свою однокомнатную в центре, перестать её сдавать. Или продать нынешнюю, поделить средства и приобрести что-то скромнее.
Он сел в машину и снова взял в руки телефон. Номер Екатерины он помнил наизусть, хотя не набирал его с момента развода. Палец застыл над кнопкой вызова.
Что сказать? «Прости, я ошибся»? «Я был дураком»? «Давай попробуем снова»? Всё звучало неубедительно и натянуто.
