«Скажите моей дочери, что меня больше нет», — произнесла женщина, решившая уйти в дом для пожилых, чтобы не быть обузой никому.
В приёмной стояла тишина. Лишь настенные часы мерно отсчитывали секунды, словно напоминая: время идёт, независимо от обстоятельств. Мария неспешно достала из своей сумки паспорт и медицинские бумаги, аккуратно сложила их и передала девушке за стойкой. Та бегло пробежалась глазами по документам, затем посмотрела на Марию. В её взгляде скользнула тень тревоги, но она ничего не сказала. Просто взяла бумаги и сделала пометку в журнале.
— У вас остались близкие? — спросила она почти шёпотом, не поднимая глаз.
Мария тяжело выдохнула, как человек, которому этот вопрос задавали бесчисленное количество раз и который столько же раз давал на него один и тот же ответ.
— Была дочь. Но лучше скажите ей, что я умерла. Так всем будет легче. И спокойнее.
Девушка удивлённо вскинула взгляд. Хотела что-то возразить, но, встретившись глазами с Марией, передумала. В этом взгляде не было ни гнева, ни боли — только глубокая усталость. Такая, с которой не спорят. Которая не поддаётся лечению. Которую просто переносят.
