— Мам, ну ты же понимаешь, что не хватает! Он что, всерьёз считает, будто я тут на одних макаронах живу? Ресторан, маникюр, новое платье — это всё само собой появляется? Кинет деньги на карту и думает, что этого достаточно на месяц. А как с этим справляться — его не волнует. И ведь за квартиру платить тоже надо… Ладно, не хочу об этом. Ты же знаешь — дело не в деньгах.
Богдан вошёл в квартиру почти неслышно — так умеют только те, кто месяцами делит тесное пространство с десятком мужчин и научился уважать чужой покой. Замок щёлкнул едва уловимо. Он опустил на пол в прихожей тяжёлый рюкзак, пропитанный запахом дизеля и северного холода. Спина ныла после долгого пути: сначала вертолёт до города, потом почти десять часов в трясущемся поезде. Он хотел сделать сюрприз — приехать раньше на неделю. В голове рисовалась картина: Екатерина бросается ему на шею, он прижимает её к себе, вдыхает аромат её волос вместо этого вечного промёрзшего воздуха и наконец ощущает себя дома.
Он уже снимал тяжёлый ботинок, когда из кухни донёсся её голос. Громкий, насыщенный эмоциями и преувеличенной драмой. Богдан застыл.
— Какое внимание? Мамочка, ты серьёзно? Он звонит вечером на пять минут: «Как дела?» — и всё. Опять про свою буровую рассказывает: как у них там планы выполняются… А мне это интересно? Я хочу говорить о нас с ним! О том, как я себя чувствую! А он будто отчёт сдаёт… Богдан меня совсем забросил. Я тут одна как в клетке сижу. Да-да, он золотой — спору нет. Но легче от этого не становится. Я для него словно проект какой-то: вложил средства — должен работать. А что внутри происходит — никому дела нет.
Слово «Богдан» прозвучало для него так же резко и неприятно, как скрежет металла по стеклу. Так его называли там, где он работал вахтами — грубо и по-мужски. От неё он привык слышать другое: «Витюша», «Витя». Он выпрямился; второй ботинок остался на ноге недоснятым. Всё то тепло ожидания встречи с ней за время дороги вдруг исчезло без следа, оставив внутри гулкую пустоту. Не было ни злости, ни обиды — только ощущение того самого момента разрыва чего-то важного внутри себя… Того каната надёжности и смысла.
— Нет-нет… Я не жалуюсь… Просто говорю как есть… Машину купил мне — спасибо большое… Но куда я езжу? В торговый центр да к тебе максимум… Подруги зовут куда-нибудь вечером выйти… А я что скажу им? Что одна опять? Что мой муж где-то далеко деньги зарабатывает ради того чтобы я могла кофе пить красиво… но одна? Ему кажется: если заплатил — значит всё решил! И моё время куплено… и настроение моё… даже молчание моё теперь стоит гривны! А мне так больше нельзя! Я молодая ещё! Жить хочу! Не ждать его по полгода верной собакой у двери!
Богдан аккуратно застегнул ботинок обратно; движения были точными до автоматизма — словно сапёр обращался с миной под ногами. Внутри него царила тишина абсолютная: та самая мёртвая тишина перед северной бурей… Он огляделся вокруг своей квартиры: просторная трёшка в новостройке с ремонтом из каталогов; мебель новая; уютный светлый интерьер… Всё это сейчас казалось ему декорациями спектакля про семейное счастье… где он исполнял роль спонсора без реплик.
Он не стал дальше разуваться или заходить глубже внутрь квартиры. Просто поднял рюкзак снова; тот показался неожиданно лёгким теперь — ведь там были лишь его вещи да подарки для неё: духи дорогие (именно те), новый телефон последней модели… Сейчас всё это выглядело нелепым хламом.
Так же тихо Богдан повернул ключ уже с внутренней стороны замка и вышел наружу на лестничную площадку. Щелчок закрывшейся двери был почти неслышным под фон её голоса из кухни о том, какая она несчастная и забытая всеми женщина.
Он спустился этажом ниже и позвонил соседу напротив двери — тому самому мужчине из лифта.
— Сергей, приветствую тебя… Можно у тебя рюкзак оставить до завтра? Срочные дела нарисовались… Неохота таскать лишнее…
Сергей молча кивнул и принял ношу без расспросов.
Богдан повернулся и начал спускаться вниз по лестнице к выходу из дома.
В этот момент телефон завибрировал у него в кармане.
На экране высветилось «Екатерина».
