Вам у нас понравится!
— Мне нужны солёные рыжики, — проговорила Екатерина, свекровь, с голосом приторным и тягучим, словно сироп от кашля. — Будь добра, Дарина, принеси.
Дарина без слов кивнула и отложила книгу. Сопротивляться не имело смысла. Даже мягкий отказ оборачивался длинной тирадой о её неблагодарности, эгоизме и отсутствии уважения к старшим.
С годами она научилась выбирать путь наименьшего сопротивления — молчаливое согласие.
«Просто ещё одни выходные», — мысленно напомнила себе Дарина, принимая из рук свекрови тяжёлый фонарь в старинном корпусе. Богдан снова уговорил её съездить к его родителям: он с отцом отправлялся на рыбалку. «Маме будет скучно одной, побудь с ней. Вы ведь почти как подруги». Почти. Если не считать ежедневных капель яда, которые Екатерина незаметно добавляла в её будни.
— Они в самом дальнем углу погреба, — добавила свекровь с тем самым взглядом, который Дарина уже знала: хищный блеск предвкушения.
Скрипучая дверь из дерева открывала путь в темное пространство с запахом сырости, гнили и мышиной жизни.
Это было личное царство Екатерины — чужим туда вход был закрыт без особого повода. Спускаясь по шатким скользким ступеням вниз, Дарина ощущала ледяной воздух под свитером.
Луч фонаря вырывал из тьмы ряды стеклянных банок: огурцы, помидоры, компоты — всё выстроено с педантичной точностью. Такой же безупречной казалась и внешняя оболочка их «счастливой» семьи.
Вот они — рыжики. В самом конце полки за стройными рядами трёхлитровых банок с яблочным соком. Пришлось вытягиваться на носках и балансировать всем телом.
И именно в этот момент сверху раздался сухой щелчок — звук тяжёлого металлического засова, вставшего на место.
Дарина застыла и прислушалась. Тишина. Ни шагов наверху, ни скрипа половиц — ничего не слышно. Она медленно поднялась обратно по лестнице и толкнула дверь плечом.
Заперто.
— Екатерина? — окликнула она как можно спокойнее. — Не могли бы вы открыть?
Ответа не последовало. Она позвала громче и начала стучать кулаками по толстым доскам двери. Глухой звук отдавался безысходностью.
Её оставили здесь нарочно. Мысль эта не испугала — скорее привела в ясность сознание: это был не случайный инцидент. Это стало апогеем их скрытой изнурительной борьбы.
Прошёл час или больше; холод проникал до самых костей. В порыве отчаяния Дарина начала ходить по тесному помещению кругами, злясь и пиняя мешки с картошкой у стены. В одном углу она оступилась и резко опёрлась о старый стеллаж ради равновесия.
Раздался хрустящий звук: одна из банок компота на краю качнулась и со звоном разбилась о земляной пол, разлетевшись липкими брызгами абрикосового сиропа.
Отпрянув назад, Дарина направила свет фонаря туда же — туда, где стояла банка до падения. И заметила странность: одна доска в стене отличалась от остальных цветом — светлее дерева вокруг и без следов паутины или пыли.
Сердце забилось чаще; любопытство пересилило страхи. Осторожно убрав соседние банки в сторону и поддев доску ногтями, она обнаружила нишу за стенкой.
Внутри находилась обычная обувная коробка со старой лентой поверху.
Открыв её дрожащими пальцами, Дарина увидела пачку писем — десятки листов бумаги со знакомым мужским почерком. Она развернула одно из них:
«Моя несравненная Екатерина! Каждый день вдали от тебя превращается в мучение… Твой муж с сыном снова уехали? Прошу тебя: подари мне хотя бы один час… Навеки твой Александр».
