Александр. Близкий друг Виктора. Крестный отец её супруга Богдана.
Письма охватывали почти десятилетие — десять лет скрытых встреч, страстных признаний и обмана, пока муж и свёкор находились на работе, в командировках или уезжали на рыбалку.
В этот момент сверху послышался скрип задвига.
Дверь резко распахнулась, и на пороге возникла Екатерина с лицом, изображающим испуг.
— Дарина! Господи, прости меня! Засов сам соскочил, я только что это заметила…
Она осеклась. Её взгляд упал сначала на осколки банки, затем — на коробку в руках Дарии.
Черты лица свекрови начали меняться: краска медленно сходила с щёк, оставляя сероватую маску оцепенения.
Дарина без спешки поднялась по ступеням, держа коробку перед собой словно щит.
— Знаете, Екатерина, мне кажется, содержимое этой коробки заставит вас пересмотреть наши с вами отношения.
Она прошла мимо застывшей свекрови в дом, оставив позади запах сырости подвала и похороненных там тайн и надежд.
В гостиной воздух был тяжёлым. Дарина осторожно опустила коробку на отполированный журнальный столик — прямо поверх кружевной салфетки, которую свекровь так бережно хранила.
Екатерина вошла следом и плотно прикрыла дверь. Маска растерянности исчезла с её лица — теперь оно выражало холодную ярость.
— Ты как смеешь? — прошипела она. — Лазить по чужим вещам…
— Тем самым вещам, что вы столь неосмотрительно оставили в моей временной камере? — Дарина спокойно встретила её взгляд. — Вы ведь заперли меня. «Случайно».
— Это… это ложь! Ты просто неуклюжая… разбила банку…
— И обнаружила вот это. — Дарина чуть приподняла крышку коробки. — Какая удачная неуклюжесть, согласитесь?
Екатерина дёрнулась вперёд так резко, будто хотела вырвать коробку из рук невестки, но замерла на полпути. Внутри неё паника боролась с хищной расчетливостью. Она попыталась сменить подход:
— И что ты намерена предпринять? Побежишь жаловаться Богдану? Виктору? Они тебе не поверят. Для них ты чужая. А я им мать и жена!
— Вы действительно так считаете? — усмехнулась Дарина. — Думаете, ваш сын не узнает почерк своего крестного? Того самого человека, который учил его рыбачить во время отъездов отца?
Эти слова ударили по Екатерине словно плетью: она пошатнулась и схватилась за спинку кресла для опоры.
— Ты… ты не посмеешь…
— Посмею. — Голос Дарии звучал ровно и спокойно: ни капли колебания или злобы. — У меня нет другого выхода после всего того ада, что вы устроили мне годами: мелкие пакости под видом заботы, язвительные замечания под маской доброжелательности… Вы получали от этого удовольствие.
Лицо Екатерины исказилось страдальческой гримасой: она вновь сменила тактику.
— Дашенька… ты не понимаешь… Я была так одинока… Виктор всё время где-то ездил…
— Не нужно этих сцен. Ваша жизнь давно превратилась в спектакль… но я больше не зритель этого театра абсурда. Мне нужно только одно.
Свекровь вскинула глаза: в них смешались мольба и страх.
— Что именно? Деньги? Хочешь выгнать меня из дома?
— Нет… Это было бы слишком просто для вас. — Дарина обошла столик и остановилась напротив неё. — Я остаюсь здесь жить. И вы тоже остаетесь здесь жить. Всё внешне останется как прежде…
Она сделала паузу перед тем как продолжить:
— Но начиная с сегодняшнего дня вы будете относиться ко мне с полным уважением и почтением. Будете говорить со мной так же бережно и внимательно, как будто я самый дорогой вам человек на свете. Забудете про свои язвительные замечания и мелкие интриги навсегда.
Губы Екатерины задрожали от напряжения:
— Ты…
— В противном случае эта коробка окажется у Виктора прямо перед его возвращением с рыбалки… И он лично прочтёт каждое письмо своего лучшего друга к своей жене…
Взгляд свекрови метнулся к злополучной коробке… затем к лицу Дарии: спокойному и непроницаемому как гранитная плита правды. Осознание полного краха охватило её целиком: вся власть над семьёй рассыпалась в прах вместе со страхом перед разоблачением…
Взгляд свекрови метнулся к злополучной коробке… затем к лицу Дарии: спокойному и непроницаемому как гранитная плита правды…
