И уже через три дня она приехала. С двумя чемоданами, в плаще и резиновых сапогах — словно собиралась задержаться надолго.
— Ты не будешь против, если я устроюсь на втором этаже? — спросила она, не дожидаясь ответа и уже поднимаясь по лестнице. — Здесь такой воздух… будто заново на свет появилась.
Оксана осталась внизу, с влажной тряпкой в руках. В груди неприятно кольнуло, но она кивнула:
— Конечно, Галина, отдыхайте.
Поначалу всё складывалось спокойно. Оксана даже испытывала облегчение: может, свекровь прикипит к этому дому, и между ними появится хоть немного тепла.
Но уже к концу недели Галина начала менять обстановку.
— Это кресло лучше поставить сюда, — распоряжалась она. — Здесь свет ярче, и фикусу будет комфортнее.
Оксана старалась возразить деликатно:
— Но я ведь только недавно всё расставила…
— Ах, милая, ты ещё молода, тебе хочется поиграться, а у меня уже глаз наметан. Опыт подсказывает.
Выражение «опыт подсказывает» стало её излюбленным. С этого момента каждый шаг Оксаны сопровождался тихими наставлениями. Как правильно варить кофе. Как складывать полотенца. Как выбирать посуду.
Однажды утром Оксану разбудил запах жареного лука. На кухне Галина чувствовала себя полноправной хозяйкой.
— Доброе утро, — сказала Оксана, натянуто улыбаясь.
— Утро доброе только у тех, кто встаёт вовремя, — отрезала та. — Я уже успела обойти сад, выполоть сорняки, а ты всё спишь.
Оксана промолчала. Она знала: стоит только что-то сказать — вспыхнет ссора.
Богдан приезжал раз в неделю, иногда всего на пару часов. И каждый раз Галина устраивала целое представление: встречала сына в чистом переднике, с пирожками (о, как она их пекла — тесто тонкое, почти прозрачное, аромат ванили и масла витал в воздухе).
— Сыночек, посмотри, какой у вас чудесный дом, — говорила она. — Воздух чистый, птички поют. Спасибо Оксане, конечно, но ведь ты должен понимать — это теперь ваш общий угол. Семейный.
Богдан кивал, улыбался, не замечая, как у Оксаны в этот момент дрожат пальцы.
На третьей неделе Галина перестала говорить «ваш дом». Теперь она произносила «наш».
— Я тут подумала, что наш сад стоит немного обновить. Старые яблони уже больные, их лучше спилить. Посадим новые, современные.
— Наш? — переспросила Оксана.
— Конечно, наш, — ответила она без тени сомнения. — Мы же семья.
Оксана всё чаще ловила себя на мысли, что боится приезжать туда одна. Дом стал чужим. Исчез привычный аромат яблок, а вместо него осталась тяжёлая смесь одеколона Галины и запаха жареного.
Она написала Богдану:
«Мне кажется, мама не собирается уезжать».
Ответ пришёл через час:
«Не волнуйся, пусть отдохнёт. Ей сейчас тяжело».
И впервые Оксана подумала: а мне — разве легко?
В тот вечер она долго сидела на веранде, укутавшись в старый плед. В воздухе витал запах сырой земли и чего-то тревожного.
На дорожке мелькнула тень — худая кошка с выдранным ухом. Она подошла к ступенькам и села, уставившись прямо на Оксану.
— Ну вот, хоть ты понимаешь, что здесь что-то не так, — прошептала она.
Кошка тихо замурлыкала, будто соглашаясь.
А в доме наверху хлопнула дверь. Галина ходила по комнатам, передвигая мебель. Казалось, она вычерчивала на этом пространстве новые границы — свои.
Оксана тогда ещё не знала, что в ту ночь кошка станет её единственным свидетелем. Потому что именно с этого момента всё начало рушиться — медленно, почти незаметно, но неотвратимо.
