После того как мы простились с Сергеем, Роман отвёз меня на просёлочную дорогу среди деревьев и произнёс: «Тебе здесь самое место».
В день похорон я не пролила ни слезинки. Не потому что не было чувств — мы с Сергеем прожили вместе сорок два года, делили и бедность, и болезни, и редкие светлые моменты. Просто слёзы будто застряли внутри, как тяжесть в груди. Они не появились ни у могилы, ни позже, когда соседка принесла кутью и тихо сказала: «Ну что, Валентина, держитесь». Я кивнула, натянуто улыбнулась и закрыла за ней дверь.
Рядом на кладбище стоял Роман. Высокий, представительный, в безупречном чёрном костюме, который, наверное, стоил дороже, чем моя пенсия за полгода. Он держал меня под руку, как это принято в благополучных семьях. Но от его прикосновения веяло холодом. Не от ветра — от равнодушия. Будто рядом с ним была не мать, а ненужный груз.
На поминках он говорил тосты. Уверенно, с расстановкой, с жестами. Присутствующие кивали, восхищённо перешёптывались: «Вот это сын! Вот это мужчина! Умница!» Я сидела в сторонке и наблюдала за ним. Лицо — до боли знакомое и одновременно чужое. Глаза — мои. Нос — Сергея. А вот улыбка… чужая. Улыбка человека, который давно перестал быть частью моей жизни.
На третий день после похорон он зашёл ко мне. Я как раз варила кофе — Сергей любил крепкий, с молоком, без сахара. Привычка осталась. Роман сел за стол, положил передо мной ключи от машины и мой паспорт.
— Валентина, — начал он, — я всё обдумал. Тебе будет спокойнее в доме для пожилых. Он в лесу. Тихо, чисто, хороший уход. Воздух свежий, и люди там такие же — пенсионеры. Тебе не стоит одной оставаться в квартире. Ты же помнишь, как болел папа… Ты ведь тоже можешь…
Он не закончил фразу, но мне и не нужно было. Я поняла. Он хотел сказать: «Ты тоже можешь умереть». Или, скорее, «Тебе бы уже пора. Чтобы не мешала».
Я молчала. Пила кофе. Обжигающий. Обжигал губы, но я продолжала пить. Чтобы не задрожать. Чтобы не закричать. Чтобы не швырнуть в него чашкой.
— Квартира, — продолжил он, — и бизнес теперь мои. Папа всё оформил на меня ещё год назад. Ты же знаешь, он всегда заботился обо мне. Чтобы не было конфликтов. Чтобы всё было честно.
Я знала. Знала, что Сергей за год до смерти переписал всё на сына. Даже не обсудил со мной. Я не возражала. Думала: «Пусть. Главное, чтобы Роман был рядом. Чтобы заботился». Какая же я была наивная.
— Ты же понимаешь, — говорил он дальше, — что тебе там будет лучше. Одна ты не справишься. Ты устала. Ты уже в возрасте.
Последнее слово он произнёс мягко. Почти ласково. Как врач, ставящий диагноз. Как будто я — сломанная вещь, которую пора отнести на свалку.
— Когда? — спросила я.
Он, наверное, ожидал слёз, упрёков, истерики. А я просто задала вопрос: «Когда?»
— Завтра утром. Я заеду. Всё уже улажено. Даже вещи собирать не надо — там всё есть. Возьми только то, что тебе важно. И не переживай. Я буду навещать. Конечно.
