Он уставился в пол, не в силах поднять взгляд. В глазах блестели слёзы, но Иван сдерживал себя изо всех сил, не позволяя им пролиться.
— Чего тебе не хватает? — повысила голос директор. — Обут, одет, накормлен, в конце концов.
— Я домой хочу, — пробормотал мальчик, вытирая нос рукавом.
— Домой он собрался. Теперь понятно, почему мать тебя сюда привезла. Ты не поддаёшься воспитанию. Слышишь? С тобой невозможно справиться. Мы уже измучились. Остальные дети ведут себя спокойно, а ты? В тюрьму захотел?
— Нет! — вскинул голову Иван. — Я домой хочу, просто домой!
— А дома тебя никто не ждёт. Надо было слушать мать, а не устраивать сцены. Довёл её — вот и живи теперь здесь. Всё, марш в столовую. Я больше не могу тебя терпеть.
***
Елена вернулась с работы и села на стул, тяжело опускаясь. С самого утра ноги словно ватные, в голове сумятица, всё валится из рук. Она огляделась по сторонам, сморщила нос — всё стало каким-то чужим, неприятным. Ни к чему душа не лежит. Полная апатия. Поднявшись, она зачерпнула кружкой воды из ведра, сделала несколько глотков. Словно немного отпустило. Снова села. В доме стояла гнетущая тишина. Только из дальней комнаты доносился едва различимый звук работающего телевизора. Елена подошла к дверному проёму, отодвинула висящую штору.
— Данило.
— А, — он лежал, не отрывая взгляда от мерцающего экрана.
— Надо бы поискать какую-нибудь работу, — произнесла она спокойно, без нажима.
— Ищи, кто тебе мешает. Я не против. Больше зарабатывать будешь.
— Данило, я не про себя, а про тебя говорю. — Что? — Данило повернул голову, посмотрел на жену. Лицо его побледнело. — Какую ещё работу? Где? В вашем развалившемся хозяйстве? Кем? — он сел, опустив ноги на пол. — Кем ты предлагаешь мне устроиться? Лес валить? Или, может, металлолом собирать, чтобы сдавать? В первом случае здоровье угроблю, а во втором — мне не пятнадцать лет, чтобы такой ерундой заниматься.
