А потом мужа не стало, дети подросли, в стране началась перестройка… Марьяна не умела пробивать себе дорогу. Осталась на том же месте, не гнушаясь никакой работы: по утрам подметала улицы, днём убиралась в библиотеке, а пару раз в неделю после обеда помогала с порядком в квартире одной семьи.
Присмотритесь к ней внимательнее: она проста, как обнажённые ветви клёна в ноябре — без хитрости и притворства… В её облике нет ничего броского. Светло-русые волосы с проседью спрятаны под скромным шерстяным платком, на руках — грубые рабочие перчатки. Пальто выцвело до цвета потрескавшегося асфальта. Под спокойными глазами пролегла сеть ранних морщин. Взгляд Марьяны мягкий и доброжелательный — он не знает ни вкуса победы, ни тревоги перемен… Зачем же ты такая открытая, Марьяна? Среди нас тебе трудно выстоять: мы — хищники, умеем притворяться, лгать и нападать; у нас тысячи поводов упрекать тебя и оттеснять на обочину жизни — туда, где нет ни света, ни надежды для простого человека. Но даже там ты находишь отблеск тепла: ты словно ночной цветок — радуешься самому факту своего существования под молчаливым светом луны. Твои лепестки слишком хрупки для дневного солнца; их красоту никто не замечает. Только ранние птицы способны понять тебя и лишь безмолвные парковые скамейки знают всю твою искренность и простоту.
— На плите супчик стоит, Ярослав. Быстренько сварила с кубиками — как ты любишь.
Ярослав даже головы не поднял от магнитофона — пытается вытащить зажёванную кассету. Чёрная лента тянется по ковру змейкой. Он нахмурился: у других ребят уже новенькие магнитофоны появились, а ему приходится возиться со старым агрегатом из прошлого века — тот ещё динозавр с функцией проигрывания пластинок.
— Потом поем. Пока не хочу.
— София когда вернётся с танцев — скажи ей пусть поест обязательно.
— Я сам скоро уйду. Разберётся как-нибудь — она уже взрослая. А ты куда?
— Пройдусь немного по аллее метлой махну. Мне завтра рано надо ехать на обследование в институт — я ведь говорила тебе уже. Утром времени не хватит.
Марьяна закутывается в пушистый платок и смотрит на себя в зеркало. Сколько ей сейчас? После тридцати пяти каждый раз пересчитывает заново — забывает постоянно… Кажется сорок один… Ярослав бросает на неё взгляд исподлобья, будто что-то вспоминает или пытается понять… Неужели начал волноваться о здоровье матери? Успела даже обрадоваться…
— Возле какого дома мести будешь? Не хочу чтобы пацаны увидели… Проведу их другой дорогой.
— Пятый дом и седьмой вдоль аллеи.
— Ясно.
Он снова переключается на свой магнитофон, но всё же слышит звон ключей в руках матери.
— Мам?
— София?
— Долго ещё будешь меня позорить? Что это вообще на тебе надето? Найди себе нормальную работу наконец! Сколько мне ещё придётся выкручиваться перед людьми когда спрашивают кем работает моя мать?!
— Не начинай опять, Ярослав…
— Конечно! Тебе-то всё равно! – вскипает он и нарочно пинает ногой кассетную ленту – А я сегодня алгебру пересдавал новой училке после уроков! Между прочим – отлично написал! А она потом заглянула в журнал – видимо увидела кем родители работают – знаешь что сказала? «Молодец, Ярослав! И не скажешь что сын уборщицы!» Каково мне было это слышать?! Хорошо хоть при всём классе не ляпнула!
— Все профессии важны одинаково: и учителя нужны людям… и уборщики… и начальники…
— Да какая ж это профессия?! Самая примитивная работа! Любой недоразвитый справится!
— Всё высказал?
— Нет ещё! Тыыы…
Он задыхается от злости… Но Марьяна уже вышла за порог.
— Пока-пока, Ярослав… Смотри допоздна не шляйся — уроки делать надо…
***
Ярослав гуляет со своими приятелями во дворе. Последний снег растаял за ночь окончательно; весна вступила в свои права: повсюду оголились залежи мусора вдоль дорожек… Компания отмечает день рождения одного из друзей прямо у машины: разложили закуски на капоте «шестёрки», пьют пиво вприкуску… Только что Ярослав резко прогнал дворника — тот только-только закончил мести участок рядом и подошёл попросить налить немного пива за здоровье именинника…
