На листе бумаги постепенно появлялось странное существо — пятнистое, неуклюжее, с толстой кожей и непропорциональными частями тела. Дарина сосредоточенно стирала хвост ластиком, стараясь не задеть остальное.
— Кто это у нас тут? — доктор улыбнулся.
— Неправильный, — ответила она. — Скоро уйдёт.
Доктор перевёл взгляд на Оксану и впервые по-настоящему задержал на ней глаза.
— Она вас очень ждёт, — сказал он негромко. — Побудьте рядом.
Медсёстры начали относиться к Оксане теплее понемногу. Сначала удивлялись её отказам от обезболивающего перед сном, потом перестали автоматически тянуться к шприцу.
— Если станет невмоготу — скажите, хорошо? — просили они.
Оксана лишь кивала в ответ. Боль теперь ощущалась как фоновый гул в маршрутке: если не вслушиваться — почти не замечаешь.
Всё её время занимала забота о Дарине: держала девочку за руку, читала ей из потрёпанной книжки о мышке и улитке, перебирала шерсть у плюшевой собачки, кормила с ложечки.
На ночь забиралась под одеяло рядом с Дариною, стараясь не задеть трубки и проводки. Тело ворчало: «тесно». А душа шептала: «наконец-то».
Иногда Дарина спрашивала:
— А у меня была мама раньше?
— Конечно была, — отвечала Оксана, хотя этого точно не знала.
— А где она теперь?
— Потерялась когда-то… Но теперь нашла тебя.
— Это ты?
— Я.
Дарина успокаивалась после этих слов и прижималась носом к шее Оксаны, засыпая с лёгким прикусыванием кожи молочными зубами — как делают котята.
На третьей неделе Дарина попросила большой лист бумаги:
— Нужно дорисовать небо… Он туда уйдёт.
— Кто именно?
— Неправильный… Большой такой… Я ему хвост стерла — теперь он стал легче…
— Полетит?
— Нет… Просто исчезнет.
Оксана обратилась к санитарке за листами из крафтовой бумаги — теми самыми, что обычно подкладывали под лотки в процедурной. Разгладила их ладонями и прикрепила бумажным скотчем к спинке кровати Дарине.
Девочка рисовала долго и вдумчиво, облизывая уголок губы от сосредоточенности. Иногда морщилась от боли: приступы возвращались волнами злости; тогда она замирала с плотно сжатыми зубами и ямочкой на подбородке от напряжения.
— Может полежим немного? — предлагала Оксана.
— Ещё чуть-чуть… — отвечала девочка и снова стирала ластиком чёрную шероховатую линию до белого просвета.
Доктор приносил новые снимки; он улыбался без эмоций так же привычно, как улыбаются те, кто давно научился прятать сочувствие за профессиональной маской.
— Есть движение вперёд… У обеих… Это… интересно.
Оксана не стала уточнять значение слова «интересно» — ей хватало того факта, что движение есть.
Однажды ночью грудь Оксаны резко сжалось так сильно, что перед глазами всё потемнело.
Она дотянулась до кнопки вызова помощи… но передумала нажимать её. Села на кровати и начала дышать глубже: вдох… выдох… считая про себя: «Раз… два… три…» Рядом спокойно спала Дарина; на щеке у неё отпечатался узор от шва одеяла.
— Ты ведь никуда не уйдёшь? — прошептала Оксана в темноту.
Тишина будто бы ответила ей вопросом: «А куда мне идти?»
Она вспомнила длинную комнату общежития зимой: там было так холодно, что вода в кружке покрывалась льдом; вспомнила себя у окна с сигаретой в руке; ночной автобус на остановке; районный роддом неподалёку от которого исчезали чужие женщины со своими круглыми животами…
Вся её жизнь состояла из того, чего у неё никогда не было.
И вот теперь оказалось смешным: чтобы что-то обрести по-настоящему важное – нужно было попасть именно сюда.
— Спасибо… — прошептала она неизвестно кому.
И впервые за долгие месяцы внутри стало спокойно – без злости.
Состояние Дарины то улучшалось, то ухудшалось вновь – словно качели между светом и тенью. Бывали дни смеха – когда она складывала кораблики из салфеток; а бывало – лежала тихо-тихо с закрытыми глазами и слишком правильной улыбкой – такой улыбаются те дети, кто боится напугать взрослых своим молчанием.
— Мам…
— Я здесь…
— Расскажи мне про нашу жизнь…
И тогда Оксана начинала:
— У нас будет кухня со старым деревянным столом… На нём будет стоять миска зелёных яблок… У окна поселится фикус…
Ты будешь вставать рано-рано и будить меня рассказом про сон про цирк… Я буду ворчать сквозь сон – но всё равно сварю тебе кашу…
Мы купим большую белую кружку с чёрной точкой на ручке – только твою…
Будем идти мимо школьного забора по весенней грязи – ругаться на лужи…
А летом поедем к морю…
Там соль щиплет ранки – но зато лечит…
Дарина спрашивала:
— А ты какая?
Оксана отвечала:
— Упрямая! И очень смешная!
Дарина смеялась так искренне и звонко – как смеяться умеют только дети: будто смех для них – это воздух вместо дыхания.
Прошла ещё неделя.
Новые снимки показали то неожиданное изменение, которого никто уже не ждал увидеть.
Доктор долго молча смотрел в экран планшета прищурившись.
Потом сел рядом на край кровати Оксаны:
— Сейчас скажу фразу… которую здесь почти никогда не произносят…
Он сделал паузу:
— Появился шанс ремиссии.
