Женщина в ситцевом платье — хозяйка дома, Валерия — улыбалась ласково, чуть косила одним глазом и говорила так, словно давно была знакома с каждым:
— Поешь, доченька. Ты такая худенькая. Я тебе ещё костюмчик сошью. Есть у меня ткань — цвет морской волны, в тонкую клеточку…
Оксана стояла на табурете, пока Валерия снимала с неё мерки. Любомир пытался шутить и щёлкал сантиметровой лентой по её плечу. Всё происходящее казалось почти сказкой, пока вдруг на веранде не раздался звон разбитого стекла.
На пороге появилась мать — закутанная в старое пальто и с палкой в руке. Её крик обрушился на уют дома, как ледяной шквал. Валерия прижала ладонь к груди, а Любомир побледнел до белизны простыни. Мать же не стала ни на кого смотреть — схватила Оксану за локоть и потащила прочь.
— Молчи и иди! — бросала она сквозь зубы. — Слышишь? Молчи! Предательница.
Оксана не проронила ни слова. Слёзы текли внутрь неё самой.
После этой сцены атмосфера в доме стала гнетущей. Тихая Таня смотрела испуганно и старалась угодить всем сразу: матери, начальству на фабрике, соседям по лестничной клетке. А вот Оксана напротив — словно покрылась иголками. Её стали звать участвовать в школьных мероприятиях: она пела на линейках, выступала перед классами; учителя прочили ей путь в журналистику. Но Оксана понимала: университет означает чужой город, незнакомую еду и стены без запаха родного дома… А здесь была мать и дом, который нельзя было оставить один наедине с ночью.
Она поступила в городское ПТУ на бухучёт: там кормили трижды в день, а вечерами можно было оставаться под предлогом кружка художественного чтения. Это стало её спасением.
Первое чувство пришло к ней во дворе между домами. Его звали Александр — чёрные волосы падали на лоб, руки были тёплыми, а смех не резал слух, а будто укрывал пледом изнутри. Они вместе гуляли до водонапорной башни среди дикой вишни. В один из вечеров он сорвал веточку дерева, медленно очистил от коры и протянул ей:
— Смотри… как карандаш.
А потом поцеловал её — неловко и бережно, словно боялся повредить что-то хрупкое внутри неё. Мир замер на цыпочках.
— Ты красивая… — прошептал он.
— Не выдумывай… — ответила Оксана тихо; но внутри всё светилось теплом.
Письма от Александра из армии сначала пахли табаком да солнцем… потом исчезли вовсе. Когда Оксана узнала от соседок о том, как его мать у подъезда качала головой: “Не дай Бог моему сыну такую родню”, письма прекратились окончательно. Она не плакала тогда — просто перестала смотреть вверх каждый раз при проходе мимо башни.
Однажды ночью она вернулась поздно домой; дверь оказалась запертой изнутри крючком. У них был свой способ: ударить ногой у порога так, чтобы крючок слетел сам собой… Она ударила — дверь распахнулась настежь: при тусклом свете лампы мелькнуло чужое бедро… материнское плечо… юбка сбилась набок… Мужчина сползал вниз с бранией вполголоса и натягивал брюки… Мать же пьяно пробормотала без стыда:
— А вот ты где… Раненько сегодня…
Оксана молча закрыла дверь за собой и вышла во двор под ночное небо с запахом сырого дерева после дождя… Она просидела до рассвета у старого тополя на поваленном стволе дерева… Потом постучалась к соседке Ирине через окно кухни… Та молча впустила её внутрь… укутала пледом и поставила перед ней наливной пирог:
— Спи давай… И душу свою не терзай…
Утром Оксана подмела полы дома и сказала матери:
— Я ненадолго уеду…
Та только махнула рукой:
— Делай что хочешь…
В соседнем военном городке жила подруга Оксаны — Ганна.
