Оксана сидела на кухне, наблюдая, как мартовский снег медленно тает с крыши, будто кто-то неспешно снимает с Богуслава старую вату. На столе лежала чужая телеграмма — со штемпелем из Бердянска и короткой строкой: «Остап жив. Прибудет завтра». Её руки дрожали не от холода. В каждом пальце отзывались прожитые годы — сорок зим, сорок лет.
Последний раз она видела Остапа на вокзале, когда война ещё казалась далёкой чертой на карте. Он стоял в гимнастёрке, улыбался так по-мальчишески и обещал вернуться к осени. Осенью пришло извещение о гибели. А затем началась жизнь — с очередями за продуктами, картошкой в мешках, семейными ссорами и детскими слезами. Оксана спрятала письма в коробку из-под обуви и научилась молчать так же упорно, как когда-то училась ходить — сначала неловко, потом уверенно.
Святослав появился в её доме с молотком и простыми словами. Починил покосившуюся калитку, убрал скрип половиц и понемногу унял тревогу в её душе. Он не расспрашивал о прошлом — он создавал настоящее: пара гвоздей здесь, доска там. Оксана не любила слово «второй» — оно будто ставило его на запасной путь. Для неё Святослав был просто мужем. Тем самым человеком, рядом с которым можно было спокойно стареть.
Дочка София родилась с его улыбкой и её упрямым характером. Сын Кирилл был противоположностью: серьёзный взгляд при озорном вихре на макушке. Они росли в доме, где пахло яблочным вареньем и свежей строганиной. Святослав показывал сыну, как точить ножи и смазывать дверные петли; Оксана учила дочь прислушиваться к тишине — ведь именно из неё рождаются самые искренние слова.
Телеграмму принёс почтальонский мальчишка, весело помахав перчаткой на прощание. Оксана взяла розовую полоску бумаги и ощутила: дом будто потерял равновесие на мгновение. Она перечитывала чужое «жив» снова и снова — но буквы оставались чужими для сердца. Святослав без слов налил воды и поставил кружку рядом. Его лицо было таким же сосредоточенным, как у мастера, заметившего трещину в стене: он понимал — это надолго.
Он сел на край табурета, обхватил колени ладонями и тихо спросил:
— Поедешь встречать?
Оксана лишь кивнула головой. Он не стал возражать или убеждать остаться дома; только поправил ей платок да добавил:
— Я заберу ребят из школы сам… А ты вернёшься — скажешь нам то, что решил Бог.
Поезд из Бердянска прибыл ближе к вечеру. На платформе витал запах железа, угля и надежд — таких больших, что они не помещались ни в один рюкзак.
